Особенности национальной милиции

– Но пасаран! – крикнул немец, подняв вверх кулак, выказывая тем совершенно не немецкую свою натуру.

Житель Крайнего Севера легко утрамбовал исполинский бутерброд в маленький рот, легко соскочил со ступенек и прыгающей походкой влетел в автобус. Мотор взревел, и через минуту рядом уже никого не было.

Глеб Ефимович со стоном уткнулся лбом в ступеньку и с тихой методичностью стал биться о твердый камень. Смурной никак не мог унять предательски дрожавшую челюсть.

– Все! Я больше не могу! – решился Мочилов и, поднявшись, сел. – Надо что-то делать.

Володя с надеждой взглянул на него.

– Я иду за едой. Домой мне, конечно, нельзя, засвечусь.

У тебя деньги есть?

– Нет. На работе в кошельке оставил.

– Черт, и у меня ни рубля. Ладно, что-нибудь придумаю.

– Но ведь заметят, и тогда вся наша голодовка к черту.

– Не заметят, если правильно себя вести, – возразил Мочилов и рассказал о своем плане: – Если кто будет выглядывать из окна, ты делай вид, будто я за колонной сижу. Ну, разговаривай как бы со мной, смотри в мою сторону. А если кто станет подниматься по ступенькам, говори, в туалет отошел, вернусь скоро. Все понял?

– Гениально, – восхитился Смурной.

Капитан довольно хмыкнул.

– Где там мои ключи?

* * *

Зубоскалин сел на лавочку, около которой степенно трудился дворник, и нервно стал теребить ручки сумочки.

– «Первый», «Первый», прием, – стукнув по уху, тихо сказал он. – Как слышишь меня?

– Слышу замечательно и без передатчика, – ответил дворник, низко склонив голову, так, чтобы никто не заметил, что он разговаривает. – Хватит играть в Штирлица, говори просто.

– Венька, что делать? Вдруг это ловушка? Они могли нас засечь.

– Не исключено.

– И что ты предлагаешь? Идти на эти их съемки?

– Сейчас продолжай прогуливаться, чтобы они не подумали, что мы обо всем догадались. Это может их спугнуть. А завтра в два чтобы как штык был там. Возможно, в этом так называемом агентстве водится крупная рыбка. Но помни – дурковед коварен.

– Тебе легко говорить, не ты пойдешь в логово преступного мира.

– Не дрейфь, прорвемся. А сейчас я ухожу, чтобы не привлекать внимание.

Дворник, не переставая махать метлой, боком отошел от скамейки, вернувшись на вылизанный за полдня тротуар. Санек, чтобы скрыть волнение, открыл сумочку и достал оттуда зеркальце, якобы для того чтобы поправить прическу. Требовалась эмоциональная подзарядка. Только один человек мог ободрить курсанта, помочь ему справиться с душевным волнением, вдохновить на ловлю коварных дурковедов. Дирол запустил руку в сумочку и достал его, святоподобный лик Мочилова. Волевые, уверенные глаза со спокойной стойкостью смотрели вперед, на Зубоскалина, словно говоря:

«Наше дело правое, а потому мы непобедимы». Плотно сомкнутые губы таили в себе много нерассказанных исключительно по природной скромности кровавых историй, из которых капитан неизменно выходил победителем. Обманчиво пухлые щеки и нос картошкой не умаляли достоинства мужественного лица. Он был героем. Он остался им. И Зубоскалин не подведет мудрого своего наставника.

– А-а, шалунья, зачем вы меня обманули? – услышал Дирол над ухом и, вздрогнув, поднял голову.

Рядом с ним приземлялся на скамейку не кто иной, как сам полковник Подтяжкин. Санек вскочил как ужаленный, вытянувшись в идеальную струнку, мучаясь мыслью, что без головного убора не сможет отдать честь.

– К чему эти формальности, крошка. Вы меня боитесь?

– Никак нет, – выпалил Санек, не решаясь принять вольную позу.

– Тогда не стойте здесь как истукан. Присядьте рядом, – полковник повернулся гордым профилем к Диролу, – прошу.

Чувствуя скованность, Зубоскалин присел на краешек скамейки, положив руки на колени. Спина оставалась прямой, словно парень проглотил кол.

– И все-таки, почему вы вчера не пришли? – Павел Петрович легонько погрозил указательным пальцем и, словно невзначай, опустил руку рядом с ногой привлекательной «девушки». Чуть-чуть придвинулся.

– Кх, – неестественно громко откашлялся Санек, крепко вцепившись руками в сумку.

Не оставалось сомнений, что с возрастом память стала изменять полковнику. Дирол прекрасно помнил, как Подтяжкин прогнал его от своего кабинета накануне вечером, и вот что оказывается теперь. Полковник этого не помнил. Ситуация складывалась щекотливая. По всем раскладкам получалось, что Зубоскалин не выполнил приказания, проигнорировав просьбу самого начальника школы. Это дурно попахивало и ничего хорошего курсанту не сулило. Оправдываться и говорить, что здесь промашка самого Павла Петровича, было бы неразумно: кто же так прямо указывает начальству на его недочеты? А если Подтяжкин ничего не знает о прогрессирующем у него склерозе? Однако попал ты, Саня.