Опальная красавица

Елизавета едва угомонила осчастливленную Лушеньку, которая рвалась бегом бежать в Любавино, к милому другу. Однако гостеприимные хозяева предложили Елизавете заночевать под их кровом, тем паче что до вечера ей еще предстояло увидеть преизрядную потеху.

Потеха сия состояла в том, что один из шубинских крепостных, мужик головастый и на выдумки гораздый, с некоторых пор размышлял над несправедливостью Творца, который почему-то не наделил любимое создание свое, человека, способностью летать, хотя даровал сие великолепное умение не только птицам, но и самым ничтожным мошкам. Решившись исправить сие упущение, Гаврила (именно так звалась беспокойная головушка) прилежно наблюдал за птицами и наконец решил, что крылья и человеку пристали. Только крылья особенной прочности и величины, ибо человек велик ростом и весом и кости его тяжелы. Махать крыльями, подобно птице, человек, конечно, не сможет; Гаврила сообразил, что число взмахов непременно имеет какое-то значение для полета, но парить на них в воздушных струях ему будет вполне способно. После долгих мучений и стараний Гаврила наконец соорудил крылья и сегодня намеревался их опробовать на высоком обрывистом берегу Волги, неподалеку от села.

Хозяева были так любезны и вместе с тем настойчивы, что Елизавета не нашла сил воспротивиться приглашению, хотя у нее почему-то тяжело сделалось на сердце. Но задуматься ей не дали. Спешно отправились в путь.

Бугор, облюбованный Гаврилою для рискованного опыта, был усыпан народом. Чудилось: здесь собрался стар и млад не только из Работок, но и со всей округи. Лошадям ступить было негде, так что господа принуждены были идти пешком к месту потехи. Но, увидав самые крылья, Елизавета враз перестала смотреть на сие как на пустую забаву.

Они занимали чуть ли не весь верх холма и напоминали причудливый, неровный треугольник. На гибкий каркас из ивовых прутьев была натянута провощенная холстина, в солнечных лучах казавшаяся прозрачной. Под крыльями оказалось прикручено подобие корзинки, и Елизавета сперва решила, что это сиденье для полетчика, но оно было какое-то дырявое, и Елизавета отказалась от намерения понять его назначение.

Возле крыльев по-хозяйски стоял молодой мужик, и ясно было, что это и есть хитромудрый Гаврила. Елизавета поглядела на мастера с уважением, однако тут в душу ее вновь закралось сомнение. Уж больно крепок, кряжист, коренаст был сей Гаврила! Уж больно увесистый животик нависал над его алым кушаком! Очень трудно вообразить сего тяжеловеса парящим в небесной вышине подобно птице... Даже если ему удастся каким-то чудом оторваться от земли, он тотчас рухнет – и разобьется насмерть!

Похоже, те же самые сомнения отягощали и мастера, ибо он взирал на собравшуюся толпу с видимым замешательством. А народ уже горел нетерпением. Он желал увидеть обещанный полет – и все тут. В веселых, поощрительных выкриках уже звучали недовольные нотки.

И тут Гаврила решился. Он со всех ног кинулся к своему барину, низко поклонился и, сконфуженно улыбаясь, что-то зашептал. Он очень старался, чтобы чужая барыня ничего не слышала, поэтому Елизавета отошла в сторонку, с любопытством ожидая развязки.

Шубин и Асселен сперва казались недовольны, но вот улыбки вновь появились на их лицах, и наконец Шубин, выступив вперед, вскинул руку, призывая к тишине.

Тут шум улегся, и Елизавета с удовольствием заметила, как ласково и приветливо глядят крестьяне на старого барина. Они любили этого легендарного чудака, и, может быть, история молодого воина и царевны рассказывалась в деревенских избах как волшебная сказка, в которой Алексей Шубин равнялся с Ерусланом Лазаревичем, Бовой Королевичем и прочими баснословными героями в своей удали, храбрости, верности – и неисчислимых страданиях, выпавших на его долю.

– Детушки! – выкрикнул Шубин старческим, надтреснутым, но еще сильным голосом. – Кто желает удаль свою выказать, отправившись в полет? Нужен человек молодой, отважный, сильный. И тяги ^[8] небольшой. За наградою не постою!

Наступило общее замешательство. Наконец чей-то голос из толпы несмело спросил:

– А чего ж Гаврила? Он ведь сам лететь хотел. Коли выдумал крылья – пускай сам и летит.

Стоявшие в передних рядах крестьяне невольно попятились, ожидая вспышки барского гнева на сию дерзость, но Шубин расхохотался.

– Да разве сыщутся на свете крылья, чтобы такого пузана поднять?

---

8 Здесь: веса.