75  

– Жди здесь! – шепнул Вук Анице, толкнув ее к подножию дуба, и кинулся к костру. Он дернул Миленко за руку с такой силой, что тот невольно пробежал несколько шагов, прежде чем смог остановиться и оглянуться.

Вук метнулся к Бояне, но она, увернувшись, бросилась вперед, нагнулась, выхватила из спины убитого турка нож, забытый Миленко, и, неловко размахнувшись, ткнула им себя под левую грудь с такой силой, что сразу тяжело рухнула навзничь, заливаясь кровью.

12. Горы Романийские

«Когда погибла Сербия, – говорят старые люди, – а за ней Босния и Герцеговина; когда исчезло сербское государство, когда часть сербского народа выселилась на чужбину, чтобы восстановить силы, – тогда другая часть этого народа, которая ни за какую цену не могла оставить прадедовского очага, избрала свой, особенный способ сохранить независимость и свободу. Численно уступая врагу, эти люди двинулись, в виде мелких отрядов верных и испытанных друзей, в густые горные заросли и крутые теснины, чтобы оттуда обрушиваться на мучителей народа, внушая ему, что нет на свете силы, которая могла бы совершенно уничтожить сербскую независимость и сербскую свободу. Эти люди назывались гайдуки».

К чете [38] гайдуков Георгия и присоединились Вук с Миленко после того, как тайно отвезли Аницу в Сараево и поручили ее хлопотам вдовы Марко Балича. Эти две женщины да маленький сын Марко – вот все, что осталось от некогда большой, веселой, счастливой семьи. Джуро Балич был еще совсем дитя, а потому Миленко, который совсем скоро стал бы членом этой семьи, не вмешайся злая судьба, приписал к своему долгу завоевателям Сербии еще и месть за Баличей. И Вук тоже знал теперь, что и у него есть к туркам свой счет: боль и мука чужой страны стали его собственной болью и мукой.

Аница слегла. Она была в беспамятстве, когда побратимы уходили из Сараева, но Лепосава Балич пообещала заботиться о ней, как о родной сестре. Проститься не удалось, да и что мог бы сказать Вук Анице? Что она могла сказать ему? Ее судьба была изломана одним махом, а он – он не находил в себе ни жалости, ни доброты в той мере, какая была необходима, чтобы заставить Аницу позабыть все, с ней случившееся. У него были силы мстить, сражаться – но не любить. Поэтому Вук был даже рад, когда настала пора уходить из Сараева и двигаться на север, в горы Романийские.

Романийский горный хребет – один из самых больших в Боснии. Само имя его внушало невольное уважение, напоминало о прежних суровых завоевателях сих краев. Да и вид он имел грозный, угрюмый. Мелкие и редкие сосны сменялись голым белым камнем. Странно выглядели скалы, венчавшие хребет: точно огромный каменный гребень! Зубцы гребня казались совершенно ровной вышины, но каждый имел особую форму, напоминая то прямой толстый брус, то узкий ствол, то нечто вроде раздвоенного копыта. Здесь-то, у Романийских стен, как называет эти места народ, в низенькой курной избушке, кое-как сколоченной из нескольких бревен и крытой кусками еловой коры, побратимы несколько дней ждали Георгия. При расставании он назначил им здесь встречу – и не замедлил появиться.

Странным образом он уже знал, что произошло в Сараеве и Планинском Слапе, а потому сразу предложил побратимам присоединиться к его гайдукам. Те согласились без колебаний, ибо сами лишь о том и мечтали, и на другой же день, знакомя их с новыми товарищами, Георгий воскликнул горделиво:

– Любо поглядеть на этих честных господ! Точно как бы в один день родила их одна мать!

Эта тридесятерица состояла из отборнейших, наихрабрейших, видных собою юнаков: граничар, жителей пограничных мест, равно ненавидевших оттоманцев и швабов; шайкашей [39] с Босны, Савы, Дрины; романийских охотников, известных своею меткою стрельбою. Георгия они чтили как божьего пророка, и если кто-то оказался недоволен, когда он возложил звание харамбаши [40] на Миленко, никто этого не показал – кроме самого Миленко, считавшего Вука прирожденным командиром и желавшего всецело подчиняться только ему. И Вук воспользовался этим, ответив с улыбкою:

– Да, я командир – на своей войне, на своей земле. А здесь твоя земля, твоя война. Тебе и вести нас в бой.

Тут споры и закончились – к особенному удовольствию Арсения, которого била дрожь при одной только мысли, что он может оказаться во власти Москова. Поэтому Арсений особенно охотно вызывался сопровождать Георгия в его поездках по Сербии, которые, когда в его чете появился новый глава, стали еще чаще. Он хотел встретиться со всеми харамбаши гайдукских отрядов: и на территории, захваченной османами, и за линией австро-венгерской границы, не теряя надежды сплести сеть народного восстания, которая в условленное время опутает всю страну, чтобы сквозь ее мелкую ячею не проскользнул ни один завоеватель. Но если из Боснии, Герцеговины, Старой и Новой Сербии, тем паче Черногории он возвращался исполненный надежд, то из Далмации, Славонии, Срема и особенно Хорватии приезжал такой измученный и удрученный, что у Вука душа болела при виде его. О том, что его гнетет, Георгий говорил немного, да Вук и так чувствовал, что главное уже было сказано при первой встрече: если мусульмане убивали тело сербского народа, то католики норовили сгубить прежде всего его душу, и трудно решить, что было страшнее.

  75  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×