Любимая девушка знахаря

Штука в том, что любопытство играло при Алёне Дмитриевой роль охотничьей собаки, которая при охотнике подает голос или делает стойку на дичь, даже когда та, то есть дичь, еще довольно далеко и даже незрима. Не стоит думать, будто Алёна страдала обычным женским любопытством. Ее движущая сила была чем-то вроде сыскного чутья, неодолимого инстинкта. Но проявления его влекли порою нашу героиню к таким неожиданным, пугающим, опасным приключениям, что она – чисто интуитивно же – пыталась ростки этого самого любопытства подавлять. Вот как сейчас – свернула документ с каким-то нелепым генеалогическим древом и, чтобы отвлечься, открыла любимый пасьянс «Паук». Дай бог здоровья и долгих лет жизни тому, кто выдумал эту чудную игрушку, замечательный маленький электронный антидепрессант! У пасьянса, с точки зрения Алёны, имелся всего один недостаток: простой вариант после второй-третьей игры приедался до тошноты, а более сложные варианты у нее редко сходились, а значит, она не любила в них играть, потому что не любила проигрывать.

Выслушав победные фанфары трижды, Алёна закрыла пасьянс и зевнула. Ей очень хотелось пошарить в Интернете, ну хоть выйти на любимый форум Gotango, где живо и многословно обсуждались разные интересные штучки из жизни самого лучшего в мире танца – аргентинского танго, которым Алёна страстно увлекалась, однако она не знала, каков у Феича, в его навороченной интернет-флэшке, трафик, и поостереглась разорять хозяина: ведь, зайдя на форум Gotango, быстро оттуда не выйдешь. Лучше всего отсесть от ноутбука подальше, дабы не входить в искушение.

Алёна только собралась так сделать, как раздался характерный дзыньк, сообщающий о прибытии электронного послания в почтовый ящик пользователя. И то, что произошло потом, свидетельствует, сколь глубоко прав был Александр Сергеевич Пушкин, некогда сказавший: «Обычай – деспот меж людей». Штука в том, что точно с таким же звуком вваливалось электронное послание и в почтовый ящик Алёны Дмитриевой. Очевидно, звук вообще стандартный, вот наша героиня и отреагировала на стандартный сигнал стандартно – так, как привыкла действовать, так, как действовала обычно: кликнула появившееся внизу на панели экрана изображение заклеенного конвертика. И компьютер сделал то, что должен был сделать: открыл почтовую программу, которой пользовался Феич (к слову, у него такой же, как у Алёны, опять же стандартный, Outlook Express), а заодно открыл и само пришедшее письмо.

Давайте не будем забрасывать нашу героиню булыжниками или помидорами за некоторую неэтичность поведения. Ну кто на ее месте поступил бы иначе? Кто отвернулся бы от компьютера и не прочел бы письмо? Никто. В смысле все прочли бы. И Алёна прочла.

Письмо было следующего содержания:

«Хорошо, сукин внук, родственничек приблудный, черти бы тебя драли, мы с Зинкой посоветовались – и все же решились показать тебе рукопись Вассиана. Не пойму только, с чего ты взял, что такой умный, что разберешься, где там что, если мы не разобрались. Ни одного намека на это там нет, вообще никто про это никогда не говорил, и у тебя ничего нет, кроме бреда старухи, Маруськи пакостной. Да ладно, черт с тобой, пользуйся. Получается, ты сам спятил и других с ума свел. Спровадь своих чокнутых гостей, в первую очередь Читу, да часиков так в девять вечера загляни в сундук. Как видишь, мы все знаем, балда ты! Зиновий Лакушин».

Что рассказала бы Маруся Павлова, если бы захотела

Маруся и не заметила, как заблудилась. Узкая тропка, по которой она бежала так споро, как если бы впереди катился волшебный сказочный клубочек, петляла по лесу весьма прихотливо, и девушка не единожды похвалила себя за предусмотрительность, за то, что оделась по-походному. Иначе порвала бы свое платье до сущей лапотины. Ободренная солнечным днем и тем, что все так удачно получается, она бежала и бежала в глубь чащи, слишком занятая своими мечтами, чтобы примечать дорогу.

А мечты были смелы, мечты были опасны, Маруся это понимала, потому порой оглядывалась через плечо – мерещилось ей, будто кто-то идет следом... Но, конечно, шла по пятам одна только нечистая ее совесть, отягощенная грузом неистовых желаний и искушений. Золото, золото... А вдруг да посчастливится его отыскать? Здесь, в чаще, вдали от всяких могущих быть людских укоряющих глаз, она могла признаться себе, как смутила и совратила ее мысль о призрачном богатстве. О нет, даже смешно было подумать о победе какого-то там мирового пролетариата, о помощи несчастным голодающим неграм... Разве так уж сытно русским живется? У всех измученные лица, каждый над копейкою дрожит... Но и желания помогать ближним, соотечественникам не было у Маруси. Впрочем, даже незрелым умом своим она понимала, что в большой деревне под названием Нижний Новгород с золотом делать нечего, нужно подаваться куда-то в столицы, где есть возможность затеряться в огромной толпе не знающих тебя людей, начать иную жизнь, которая внешне не слишком будет отличаться от жизни прочих серых обывателей, но зато тайно...