Любимая девушка знахаря

Алёна еще раз перечитала письмо, никакого наводящего следа не обнаружила, но сочла, что самый интересный момент в нем – про сундук.

«Часиков так в девять вечера загляни в сундук. Как видишь, мы все знаем, балда ты!»

Что бы сие значило? Какие тайны скрыты в сундуке – тайны, которые вызнали Зиновий с Зиновией?

Алёна оглядела эту, с позволения сказать, достопримечательность Феичевой жилухи. Сундук как сундук, старый, потертый, ничего в нем нет особенного, кроме каких-то чрезмерно грубых углов, о которые Алёна изрядно побилась, и сметенного к нему мусора, свидетельствовавшего о том, что сундук не передвигали как минимум год. А может, и дольше. Почему Феич не переставит его в другое, более удобное место?!

Алёна задумчиво потрогала тяжелую, окованную железом крышку сундука – и не смогла удержаться, чтобы его не открыть. Вообще-то он был заперт на висячий замок... Заперт, но не замкнут, если кому-то что-то говорят такие тонкости значений двух этих синонимов. Дужки замка были просунуты в скобы засова, но на ключ не закрыты. И стоило Алёне коснуться замка, как дужка вывалилась и замок, как говорила бабушка писательницы, раззявился.

Тут, само собой, наша героиня воровато оглянулась – некоторые поведенческие штампы ужасно живучи в стандартных ситуациях! – а потом вытащила замок из скоб и распахнула крышку. И чуть не упала в злосчастный сундук, обнаружив не груду каких-то таинственных вещей, а... зияющую пустоту.

Из записок Вассиана Хмурова

Что рассказал дядька Софрон

«Белый тигр появился среди ночи под тихий звон колокольцев и перестук бубна. Увидал его часовой из-под стен острога – поднял тревогу. Кандальные смотрели сквозь щели бревенчатого частокола, крестились, грохоча цепями.

В доме, где жили бессемейные офицеры, пробудились все, прильнули к окнам. Стрекалов перекрестился, потом, словно стыдясь сам себя, покосился в угол комнаты, где стоял топчан, нарочно сколоченный для Акимки: тот накануне отъезда – сопроводительные бумаги из Хабаровки должны были прийти со дня на день – жил уже в гарнизоне, Стрекалов своего самородка ни на шаг от себя не отпускал. Топчан был пуст, Акимка сидел на корточках подле, смотрел исподлобья:

– Амба за мной приходил, да?

– Да показалось это, – неуверенно сказал Стрекалов. – Нету там никакого амбы. – И загородил окно спиной.

– Амба из рода Актанка, он не простит, что я хотел женщину Актанка за себя взять, – обреченно возразил Акимка. – Он за нее заступился, он хотел меня задрать, за Тати отомстить. Теперь он за мной будет до тех пор приходить, пока из дому не выманит и не задерет.

– Ты рассуждаешь так глупо, что мне даже спорить тошно, – раздраженно бросил Стрекалов. – С суеверами спорить – сам дураком станешь. За тобой, видишь ли, амба с того света явился... Больно много о себе воображаешь! Да и что, тигр с того света явился? Разве для тигров тот свет есть? Вот еще не хватало! Там небось людьми все занято и без тигров плюнуть некуда!

Стрекалов ворчал, ворчал, не заботясь о том, слышит его Акимка или нет, не понимая толком, себя он успокаивает или мальчишку.

– Амба, амба, уходи, амба! – донесся до него дрожащий голос Акимки, и Стрекалов, не выдержав, вдруг закричал, сильно высунувшись в окно:

– Амба, амба, уходи, амба!

Со двора кандальников донесся дребезжащий смех. Стрекалов пригляделся. Стражник Чуваев, держа в руке факел, стоял внизу, отгоняя каторжан от изгороди, и угодливо хохотал, твердя вслед за Стрекаловым:

– Амба, амба, уходи, амба!

Ни смеху, ни словам его никто не вторил: изгои, какими были каторжные, в своих тягостных попытках выживания быстро проникаются суевериями того места, где протекает их нерадостное бытие, цепляясь за тот проблеск надежды и успокоения, какие могут даровать им свое ли божество, чужие ли кумиры, привыкают трепетать тем же трепетом, каким трепещет окружающий их мир, а потому никто не спешил смеяться вместе с Чуваевым. Люди угрюмо крестились, расползаясь по своим углам и шалашам, которые ладили для ночлега, потому что внутри острога в душные летние ночи было невыносимо спать скопом.

Стрекалову из окна было видно, что почти все кандальные разошлись – около ограды осталась одна лишь фигура. Он узнал широкие, худые, сог-бенные плечи Максима Волкова.

– А ну! – прикрикнул на того Чуваев. – Чего припал к ограде, будто к родной бабе? Отцепись да иди на место!

Максим не шелохнулся. Тогда Чуваев подскочил к нему и пнул что было силы: