Париж.ru

Меня он приучал входить в дела нашего торгового дома чуть ли не прежде, чем я пошел в лицей. Виноторговля интересовала меня мало. Я владею крупной транспортной фирмой, у меня всегда были собственные и очень немалые средства, вдобавок все свои ценности мне оставила мать, умершая десять лет тому назад, поэтому я очень мало интересовался теми деньгами, которые должен был получить в наследство от отца. Дело в том, что в юности я попал в очень неприятную историю, чтобы вытащить меня из нее, отцу пришлось очень много заплатить. Это была драка... Человек, с которым я дрался, пошел в тюрьму, ну а мне удалось откупиться. Но я дал тогда отцу слово, что, во-первых, никогда больше не буду решать своих проблем кулаками, а во-вторых, что буду впредь рассчитывать только на свои силы. Я так и поступал. Именно поэтому я не забивал себе голову мыслями о состоянии отца. Только после его смерти я узнал, что оно составляет около пятидесяти миллионов франков, или, в пересчете на нынешние деньги, около восьми миллионов евро.

Три года назад отец мой умер. Я встретился с его поверенным, парижским нотариусом мэтром Мораном, – мир тесен, не правда ли, друзья мои? Ваш приятель был поверенным моего отца! – и узнал, что наследником отцовского состояния являюсь не только я.

Мэтр Моран передал мне письмо Габриэля. Я помню его наизусть, ну, быть может, ошибусь в слове или двух.

«Дорогой сын, – писал мой отец, – я обращаюсь к тебе накануне смерти с просьбой понять меня и не судить слишком строго за то, что на первый взгляд покажется тебе великой несправедливостью, а на самом деле является именно попыткой быть справедливым и заплатить свои долги. Я не только люблю, но и глубоко уважаю тебя. Я восхищаюсь твоим умом, твоей душой, твоим благородством, твоей деловой сметкой. Но больше всего я восхищен твоей гордостью и самостоятельностью. Ты состоятельный человек, преуспевающий делец – и этим обязан только себе, своей оборотливости, своей удаче. Ты ни разу не нарушил слово, которое дал мне в юности. Именно поэтому я убежден, что могу воззвать к твоему великодушию и быть понятым правильно.

Ты и твоя мать были счастьем всей моей жизни, но путь к этому счастью открыл мне человек, о котором ты не раз слышал. Это отец Илларион. Он давно упокоился, душа его теперь на небесах, там, где и полагается быть душе человека воистину святого, каким он был и при жизни. Однако меня всегда угнетало ощущение неисполненного долга по отношению к нему. Никаких слов недостало бы, чтобы выразить мою благодарность этому человеку. А все мои богатства были для него прахом и тленом, он не хотел принимать никакого вознаграждения или материальной помощи, предпочитая довольствоваться малым в жизни, как истинный подвижник и даже святой человек. Поэтому после его смерти мною овладела мысль вознаградить хотя бы его родственников. Я давно знал, что в России у отца Иллариона остался родной брат. В миру отец Илларион звался Мирославом Сергеевичем Понизовским, ну а имя его брата – Ярослав. Ярослав Сергеевич Понизовский... »

– Что? – вдруг встрепенулся Мирослав. – Что вы сказали? Но ведь так... но ведь именно так звали моего прадеда!

– Да, – кивнул Жерар. – Отец Илларион – ваш родственник. Но позвольте мне договорить. Вернее, дочитать наизусть это удивительное послание.

«История нашей собственной семьи, – писал далее мой отец, – показывает тебе, каким безжалостным мечом ударила революция по судьбам людей и по их семьям. То же произошло и с семьей Понизовских. Отец Илларион накануне этих кровавых событий стал священником, Ярослав был еще совсем ребенком и учился в гимназии. Но у него имелись еще один брат и сестра. Брат Владислав – старший среди всех Понизовских – служил в действующей армии и погиб еще во время знаменитого Брусиловского прорыва в июне 1916 года. Сестра Варвара, мечтавшая сделаться художницей, увлеклась модными тогда разрушительными футуристическими течениями и ушла из дому, стала жить в какой-то коммуне художников, а проще – в вертепе. После того как старик Понизовский, действительный статский советник и человек строгих правил, узнал, что дочь появляется на вечеринках в своей коммуне голой и проповедует свободную любовь, он отказался от нее и проклял самое ее имя. И тем не менее отец Илларион вспоминал о сестре с нежностью и печалью. Он считал себя несовершенным священником именно потому, что брался спасать души чужих ему людей, а родную ему душу – сестру! – спасти не смог. Варвара приняла революцию с восторгом. Отец Илларион уехал во Францию. Старик Понизовский осуждал его за это, твердил, что умереть надо на родине. Он не отпустил в чужую страну ни жену, ни младшего сына, ни вдову Владислава. След их замело ветром революции, запорошило ее пеплом. Долгие годы я искал этот след, искал их потомков. Кое-что начало проясняться только сейчас. Многое еще предстоит уточнить, однако есть у меня печальное предчувствие, что результаты моих поисков я уже не успею узнать, господь призовет меня. Поэтому я решил поступить так. Согласно законам нашей страны, я могу поделить свое состояние на четыре части, с тем чтобы моему прямому наследнику – то есть тебе – досталось двадцать пять процентов. Остальные три четверти я намерен разделить между наследниками родственников отца Иллариона – в том случае, если они будут отысканы в течение трех ближайших лет, до конца 2002 года. Если этого не произойдет, то все деньги отойдут тебе. Я буду знать, что сделал все, что мог, для того, чтобы выразить свою невыразимую благодарность отцу Иллариону и искупить свой неискупимый долг по отношению к нему.