Роковая дама треф

Он и впрямь хорошо знал русский язык, но Ангелине его угрозы казались сущей нелепостью: как это – трем французам, пусть и хитрым, и удачливым, словно сам дьявол им помогает, сжечь целый город?! И тут она услышала стон Меркурия:

– Баллон… баллон наполнен горючим газом!

«Ну и что?» – хотела спросить Ангелина, которая даже и слова-то «газ» отродясь не слыхала, а про физику думала, что это то же самое, что физиономия, то есть лицо. Однако в голосе Меркурия звучал такой ужас, что ее тотчас же забило, затрясло мелкой, неудержимой дрожью.

– Да, мы знаем, что сегодня Дружинин намерен по воздуху увести аппарат Леппиха в Санкт-Петербург. К подъему шара все готово… да вот! – Голос Моршана вдруг возвысился почти до крика, но сорвался на хрип: – О Пресвятая Дева Мария! О, клянусь кровью господней! Я не мог и вообразить…

Он умолк, словно околдованный тем зрелищем, которое внезапно открылось перед ним.

Под безоблачно-ясным темно-синим небом, под чистым, огромным, белым диском луны вдруг возвысился над землею огромный белый шар и встал, завис, почти недвижимый, едва подрагивая от легчайшего прохладного ветерка, словно красуясь перед всем миром своими округлыми, полными боками, на которых серебряно играли лунные блики – весь напряженный, рвущийся в вышину, прекрасный, живой, невообразимый летучий зверь!

Оцепенение, безмолвие владели крепко спящим городом, и Ангелина с детской обидою подумала вдруг, что завтра никто, даже дед, даже княгиня Елизавета не поверят ее рассказам. Чтобы поверить, надо увидеть своими глазами, а завтра воздушный корабль уже будет далеко…

Завтра? О господи, но наступит ли завтра?

Мысль о грядущем была столь ужасна, что Ангелина невольно застонала, и, словно громкое эхо, ей отозвался крик Меркурия:

– Капитан! Уводите корабль! Скорее! Ско…

Он не договорил, и Ангелину обожгла мгновенная мысль, что крик его мог быть не услышан, не понят… И тут почти тотчас же невдалеке послышались торопливые шаги, голос Никиты:

– Ангелина! Где ты?!

– Молчать! – прохрипел Моршан, и ледяное дуло уткнулось в горло Ангелины. – Молчать, стоять, не то – смерть!

Ангелина не увидела, но почувствовала, как Меркурий рванулся… потом резко, длинно просвистела сабля, и горячие капли обожгли руку Ангелины.

«Слезы?» – подумала она, но острый, пряный запах крови вдруг ударил в ноздри, тошнота подкатила к горлу… и никогда, даже впоследствии, не могла Ангелина распознать наверняка, явью или кошмаром помраченного рассудка было то, что она увидела в следующее мгновение.

…Из густой тени забора выкатился какой-то круглый предмет… тускло блеснули остекленевшие глаза и оскаленные в предсмертном крике зубы, а потом, потом, о господи… обезглавленный Меркурий рванулся на яркий лунный свет, воздев руки, словно взывая о помощи, сделал три неверных шага… и упал, успев и мертвый предупредить об опасности товарищей.

Ангелина еще успела услышать стук его тела, тяжело повалившегося на деревянные мостки, и этот гул слился в ее ушах с многоголосым криком ужаса, в котором ей слышался голос Никиты, голос Дружинина… Все замелькало в ее глазах, шар взмыл, заслоняя собою луну, наполняясь ослепительным белым сиянием… а потом земля и небо поменялись местами, и для Ангелины настала темная, беспросветная ночь долгого беспамятства.

Часть III

ПТИЦА ПРОЩАНИЯ

1. Прошлые тайны

– …Меркурий!

Анжель не знала, откуда взялось это имя, однако сейчас, наяву, ожил полузабытый призрак: человек с отрубленной головой выходит деревянной поступью на яркий лунный свет, взмахнув руками, выходит, словно предупреждая о чем-то, – и тяжело падает, а над ним – такое прежде не снилось Анжель, но сейчас она видела и это! – белый, лунный и светящийся, взмывал в сине-черные небеса воздушный шар.

Она зажмурилась на миг, затем повернулась к старой графине, которая побелела, казалось, еще больше, если такое вообще было возможно. Несколько мгновений Анжель пристально смотрела на нее, а потом вдруг выговорила непослушными губами еще одно почему-то знакомое имя:

– Мадам Жизель?..

И та отозвалась как эхо:

– Ангелина?..

И ее словно бы закружило-завертело в неистовом водовороте воспоминаний, и какое-то мгновение она ощущала в себе две разные жизни, две разные сущности – Анжель и Ангелину; они как бы стояли друг против друга, с ревнивым любопытством вглядываясь в лица, придирчиво выискивая малейшее сходство и различие, и каждая страстно убеждена была в том, что она, именно она – лучшая, истинная, единственная! Это было жуткое, раздирающее душу ощущение… Анжель прижала ладони к лицу, пытаясь вспомнить… и качнулась, едва не упала, когда в ее сознании Ангелина и Анжель вдруг кинулись друг к другу, словно век не видевшиеся сестры-близнецы… и она открыла глаза, с ужасом глядя на мир, воцарившийся вокруг нее по злой воле мадам Жизель и Фабьена.