114  

Я повернулась к Мии и заметила, что и она смотрит на меня. Смотрит злобно, презрительно, ненавидяще.

Почему? За что ей меня ненавидеть? Она ведь знала, как я относилась к Анне, знала, что та сцена разбила мне сердце…

Или Мия догадалась, что, даже разбитое, сердце мое продолжает томиться от любви к Никите? Что для меня подозрения о его участии в этой истории – нож острый? Что я, даже доподлинно узнав: именно он – убийца, сделаю все, лишь бы отвести от него беду, спасти его?

Ну коли так, Мия и впрямь могла читать в душах людей. Передо мной ведь только сейчас открылась истина во всей ее очевидности. Я была потрясена этим открытием, я больше не могла видеть злобное любопытство в Настиных глазах и ненависть на лице Мии. Я повернулась и ушла, не сказав никому из них ни слова, даже не подойдя к гробу Максима, хотя явилась сюда для последнего прощания.

Я бросилась к «Роллс-Ройсу», который дал мне Робер, автомобиль ожидал неподалеку от церкви. Шофер, завидев меня, вышел и, сняв фуражку, открыл передо мной дверь. Я ступила на подножку – и покачнулась.

Шофер подхватил меня под руку:

– Что с вами, мадам?

Я тупо смотрела в его встревоженное лицо. Только теперь вспомнила, что именно было самым главным в рассказе Насти.

Мой муж-то ведь болен! Что же с ним? Я забыла об этом спросить!

– Погодите, Эжен, я сейчас вернусь, – пробормотала я и чуть не бегом бросилась обратно в церковь.

С Настей мы столкнулись в дверях – она отдавала какие-то распоряжения служке, видимо, о выносе гроба, – но у меня сложилось впечатление, что она знала: я вернусь, и поджидала меня.

– Настя, скажите… – задыхаясь, выговорила я, – что было в тех анализах, которые взял Никита? В анализах моего мужа?

Настя поджала губки.

– Уж не знаю, имею ли я право… – чуть слышно пробормотала она с ханжеским видом. – Врачебная тайна, вы же понимаете…

Итак, эта лицемерная тварь вспомнила наконец о врачебной тайне! Мне хотелось схватить ее и трясти изо всех сил, хотелось ударить ее головой о каменную стену, убить ее. Я ее ненавидела, ненавидела! И вместе с тем знала, что, если она прикажет, я сейчас встану перед ней на колени, только чтобы она сказала мне…

– Настя… умоляю… – выдавила я.

Бесконечно длилось молчание.

– В тех анализах было сказано, что у него белокровие, – наконец вымолвила Настя, опуская глаза.

Франция, Бургундия,

Мулен-он-Тоннеруа.

Наши дни

Несколько минут прошло в молчании. Алёна чувствовала только, как мягкая кожа сиденья леденит ее собственную кожу на ногах – там, где кончались шорты. И думала, что расхожее выражение «похолодеть от страха», оказывается, не больно-то точно. Вот она, к примеру, вовсе не похолодела. Ей скорее жарко. Или она просто не испугалась?

Прислушавшись к собственным ощущениям, она поняла – страха и впрямь не испытывает. Впрочем, чувственным волнением на тему «удар иль поцелуй» тоже не пахло. Она вообще ничего не ощущала, не испытывала, кроме этого не слишком-то приятного холодка мягкой, дорогой «поршевой» кожи.

Или все же «поршневой»?.. Алёна частенько западала так на лингвистику или филологию в самые неподходящие для этого моменты, вот и сейчас она вдруг вспомнила некую старинную русскую поговорку, вычитанную не то в «Толковом словаре» Даля, не то в другом аналогичном бестселлере: «Все люди как люди, а у меня муж как поршень!» Почему-то развратная писательница подумала, что речь идет о каком-то сексуальном маньяке, однако неведомая бабенка жаловалась всего лишь на диковатость и неаккуратность супруга: ведь поршень – это не что иное, как старинный пастуший башмак, сшитый из цельного куска кожи с мехом… да уж, стоит только вообразить облик того мужика!..

– Эти два юных индюка из-за вас готовы были заклевать друг друга, или вы просто исполняли роль секунданта? – раздался вдруг голос Фримуса – Морта, и смешок, прозвучавший в его голосе, мигом привел вспыльчивую Алёну в бешенство.

Ага, значит, все-таки удар произойдет меж ними, сто тысяч раз удар! Что за пакостный вопрос? Вот уж правда, что не мужик, а сущий поршень. Он что, намекает на Алёнин возраст? Якобы из-за нее уже и подраться невозможно, она годится только на роль бабушки-старушки, секунданта? Да между прочим, не далее как пару месяцев назад один молодой человек – всего лишь двадцати двух лет! – ради Алёны жизнью готов был пожертвовать, закрывал ее от выстрела, можно сказать, своим телом, а потом настоятельно предлагал распоряжаться этим самым телом как угодно, просто-таки молил об этом.[31] Однако недоступная писательница предпочла другого. И если дело не кончилось дуэлью, то лишь потому, что молодые красавцы даже не подозревали о существовании соперника, а не то, конечно… а не то, наверное… а не то, быть может!..


  114  
×
×