Поцелуй с дальним прицелом

А между прочим, всякое может быть. Никита Шершнев отнюдь не дурак. Уж не глупее выдуманных Дмитриевой персонажей! И ведь Бертран прав: под удар попадает не только она, но и Марина с Морисом. А Лизочек?!

В самом деле, почему Алёна так беззаботна? Совершенно как та птичка, которая ходит веселу по тропинке бедствий, не предвидя от сего никаких последствий. Думает, что всякая стрела всегда и непременно пролетит мимо? Но ведь сказал же мудрейший Василий Андреевич Жуковский:

• Все великое земное
• Разлетается, как дым:
• Нынче жребий выпал Трое,
• Завтра выпадет другим.

Почему Алёна уверена, что завтра или послезавтра этот самый жребий не выпадет ей?

– Еще скажите спасибо, – подлил масла в огонь Бертран, – ведь Шершнев не подозревает, что вы в курсе его дел с Дени Мортом. Тут уж они вдвоем на вас охоту открыли бы: и Шершнев, и тот, кто заказал моего старинного соперника.

– Спасибо, – уныло проговорила Алёна.

Неужели Шершнев и в самом деле этого не подозревает? Да вряд ли… Небось сообразил, что барышня она ушлая и вполне могла успеть сунуть нос в только что пришедший факс. Теперь он вправе ждать от Алёны какой угодно пакости, словно от притаившейся в организме атипичной заразы…

Невесть почему вспомнилась любимейшая песня любимейшей группы:

• И теперь,
• Как атипичная зараза,
• Она убьет меня не сразу
• И, может быть, оставит жить…

Ой нет, вот на это малая надежда, что оставит жить! Добравшись до нее, Никита вряд ли будет таким же любезным, каким он был в сквере на Монтолон… И если еще вспомнить второй закон Чизхолма: когда дела идут хуже некуда, в самом ближайшем будущем они пойдут еще хуже, – для оптимизма вообще не остается места! Птичка уже не ходит веселу по тропинке бедствий…

Алёна вернулась от Бертрана в состоянии самом подавленном. И когда Марина в тот же вечер завела свою любимую песню:

– Ну какая жалость, Алёна, что вы завтра не едете с нами в Мулен! Лизочка так к вам привязалась, она будет без вас скучать! – Алёна с вымученной улыбкой кивнула:

– Еду, уговорили!

Марина и Морис, а главное, Лизочка так неподдельно обрадовались, что у Алёны сразу отлегло от сердца, и жизнь показалась не столь уж мрачной. У нее совершенно вылетел из памяти очередной закон какого-то там записного пессимиста: если вам кажется, что ситуация улучшается, значит, вы чего-то не заметили.

Вот как эту змею на дороге…

Франция, Париж,

80-е годы минувшего столетия.

Из записок

Викки Ламартин-Гренгуар

Следовало ожидать, что дело выльется в огромный скандал с неприличными разоблачениями. Однако… однако ничто не изменилось – за исключением того, что Мия была немедленно уволена. Причем Анна втихомолку ей очень сильно пригрозила, что распустит везде слух о ее лесбийских пристрастиях, и тогда ей нигде в русском заведении работы не дадут (в то время хотя бы писаные приличия еще были сильны), останется только на панель. Тем паче что Мия нашла работу в модном доме, maison de haute couture, именно что среди молоденьких красавиц, и хозяева, конечно, немедля выгнали бы ее с волчьим билетом, когда б узнали о ее пороке… А, между прочим, среди мужчин того времени уже много было гомосексуалистов (некоторые, например, наш Лифарь, да и Соммерсет Моэм, да и знаменитый Жан Кокто, даже кичились этим), проституты были и в Пигале, в том числе русские, на все вкусы. Но мужчинам это прощалось, гомосексуалисты в ту пору много силы начали забирать – что в искусстве, что в моде, а женская эмансипация до открытого одобрения лесбиянства тогда еще не дошла.

Мия испугалась и крепко держала язык за зубами. Она даже не стала брата своего подбивать уйти, хотя это был самый лучший способ расквитаться с Анной… Впрочем, тогда еще никто не знал, что Анна влюблена в Максима, она это до поры до времени скрывала, она только подкрадывалась пока к нему, словно кошка к мыши…

А вот, к слову, о кошках. Конечно, Мия отомстила: не такова она была, чтобы просто убраться с работы, хвост поджав, тем паче что считала себя правой, – но отомстила очень своеобразно. Потом я много размышляла над тем, какие странные последствия имела эта ее месть для всех нас, не только для Анны. Анна-то как раз ничего узнать об этом не успела… Но ладно, ближе к делу, как принято выражаться на моей бывшей родине!

Анна терпеть не могла кошек. Была у нее такая особенность! Теперь сплошь и рядом употребляют такое слово – аллергия, и я многих людей знаю, у которых аллергия на кошачью шерсть, даже при одном только виде кошки чесотка начинается, удушье… Никакой чесотки у Анны не возникало, удушья тоже, но при одном виде – нет, даже запахе кошек она просто свирепела и теряла всякий рассудок. Это было чуть ли не единственное условие (кроме безусловной порядочности, конечно: чтоб не воровали в ресторане!), которое она ставила своим служащим: чтобы кошек не держали. Чтобы даже мало-мальской понюшки кошачьей от них не исходило! Люди это условие по мере сил исполняли. Но была у нас одна девушка, Настя Вышеславцева… хористка, с чудным серебристым голоском, но главное – это была ее манера петь, необычайно живая, вот уж воистину – проникновенная, в самое сердце проникающая, и когда она заводила: