98  

Словом, примеров житейских удач наших манекенов можно привести немало, однако мое замужество было самым первым в этом списке, да к тому же самым феерическим. Оно произвело большое впечатление на всю нашу эмигрантскую среду, и поэт Валентин Горянский (настоящий поэт, стихи которого печатались и в «Русской мысли», и в «Иллюстрированной России»,[24] не то что стихи кое-кого другого…) даже написал по этому поводу прелестный опус. Не удержусь, чтобы не привести его, потому что он не только отражает – правда, изрядно романтизируя! – историю моего замужества, но и как бы воплощает чаяния всех нас, красивых изгнанниц, отчаянно мечтавших о счастье в чужой стране.

Стихотворение называется «Манекен Наташа», и подзаголовком у него стоят слова: «Летняя повесть».

I

  • У манекена Наташи,
  • Маленькой мидинетки,[25]
  • Праздники редки.
  • Целые дни Наташа
  • Как рыбка в сетке:
  • Повернитесь, Наташа!
  • Примерьте, Наташа!
  • Пройдитесь, Наташа!
  • Праздники редки,
  • Горькая чаша —
  • Жизнь мидинетки…
  • И вдруг —
  • Разомкнулся однажды
  • Заколдованный круг!
  • Разомкнулся однажды!
  • Сам директор сказал
  • И повторил дважды
  • Солидным басом:
  • «Завтра же на вокзал, —
  • Сам директор Наташе сказал! —
  • И первым поезжайте классом
  • На Ривьеру,
  • На юг,
  • В Ниццу.
  • Разыграйте, мой друг,
  • Из себя важную птицу,
  • Даму света.
  • Генеральской дочери – вам
  • Роль, конечно, удастся эта,
  • А с собой возьмите багаж —
  • Сорок три туалета.
  • Для рекламы и для показу
  • Надевайте каждый по разу.
  • Да не сядьте где-нибудь на газон:
  • За порчу и пятна
  • Высчитает с вас мезон,
  • Что вполне, конечно, понятно…»

II

  • Увидала Наташа море,
  • Берега в зеленом уборе,
  • Лазурное небо,
  • Колесницу Феба —
  • И забыла совсем Париж:
  • Свой маленький кусочек хлеба,
  • Чашку кофе за стойкой в бистро,
  • Автобус и метро,
  • Пять пересадок,
  • Служебный порядок,
  • Строгий мезон.
  • Как надела купальный комбинезон,
  • Как легла на солнечном пляже —
  • Так и не вспомнила даже
  • Ни роль свою – даму света,
  • Ни сорок три туалета,
  • Ни инструкций, данных мезоном.
  • Все дышала озоном,
  • Загорала, полнела,
  • И морская волна
  • Ласкала Наташино тело.
  • И жемчужная пена
  • Сверкала у ног манекена.
  • И так пышно расцвел манекен
  • Васильками глаз
  • И пионом румянца,
  • Что попалось в жестокий плен
  • Сердце Чарли-американца…

III

  • В Париж прямо
  • Летит телеграмма
  • На рю Дарю:
  • До свиданья, благодарю!
  • Нашла другое место.
  • Между прочим – невеста,
  • И еще между прочим —
  • Чтобы не очень
  • Вас огорчало это, —
  • Пришлите счет
  • На сорок три туалета!

Конечно, в этом стихотворении многое отступает от истины: и зовут меня не Наташа, и не так уж я бедствовала, чтобы питаться только корочкой хлебца, а кофе мне пить вообще вредно из-за повышенного давления, и ни на каком пляже я не была, ни на какой Ривьере, только после свадьбы туда впервые поехала, и богатый муж мой был не американец, а француз, и наш модный дом находился вовсе не на рю Дарю, и туалеты после свадьбы я заказывала не у Пуаре, а у Шанель и в «Ланвен»… Но имя Наташа, Натали, было символическим в нашей эмигрантской среде (кстати, не пойму, почему я этого имени вообще терпеть не могу!), американцы считались символом богатства и процветания, а на рю Дарю и по сей день находится наш русский православный храм Александра Невского, поэтому название этой улицы как бы переносится на все, что связано с русскими судьбами.

Впрочем, все эти несходства несущественны, главное в стихотворении отражено: внезапность удачи, свалившейся на меня. И, между прочим, капиталы моего мужа были в основном вложены в американские и южноамериканские процветающие предприятия, так что с большой натяжкой, но его можно было считать американцем…

Глупец, конечно, тот, кто подумает, что я влюбилась в Робера-Артюра-Эдуара Ламартина так же внезапно, как он влюбился в меня. Однако он был мне мил и приятен, это был очаровательный человек, очень веселый, который сделал нашу совместную жизнь истинным, хотя и кратковременным, удовольствием, и я горько оплакивала его преждевременную смерть. Теперь, когда все загадки для меня разрешены, я с печалью вспоминаю, как оберегал он меня, как заботился и баловал. Наша жизнь сразу сложилась очень удачно – он только удивлялся, как легко я вошла в его мир, мир богатства и роскоши. Но, во-первых, когда вышиваешь золотом, начинаешь думать, что и сам богат, как говорят французы: все же я последний год жила среди роскошных платьев, в мире пышных дефиле, в обстановке весьма изысканной. Кроме того, Ламартин забывал, что это был и мой мир, мир моей прошлой жизни, от которого я не успела отвыкнуть, и хотя меня мучили порою кошмары голодных революционных лет, хотя я запросто могла бы и картошку для пюре поварешкой растолочь и краем этой же поварешки отбить мясо для отбивной – если не имелось толкушки или молоточка, короче, привыкла выкручиваться, – но все равно: я враз почувствовала себя как рыба в воде среди тех благ, которые обрушил на меня Ламартин, в коконе той любви, которой он меня окружил.

  98  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×