Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

Самое трудное уже позади: ты здесь. Теперь попробуй зайти в дом. Если не получится, постарайся просто запомнить это место: Остаповский проезд, дом 3. Записку не выбрасывай, а положи в карман. Это важно.

P. S.

Ты там держись, ладно?

47. Отхан-Галахан

Его блеск достигает неба, дым проникает сквозь 99 небесных слоев (или покрывает их), жар пронизывает насквозь землю, согревает ее 77 слоев.

Теоретически говоря, я бы должен то ли выматериться с досады, то ли кулаком со всей дури врезать по ветхому заборчику – чтобы в щепу! То ли, на худой конец, огласить округу безумным, ухающим хохотом. Но нет, в душе загорланил вдруг сводный хор несовершеннолетних ангелов; земное тяготение, кажется, утратило власть над моей тушкой; даже неугомонный разум притих, лишь приподнялся на цыпочки и замер, ошеломленный, как ребенок, впервые в жизни попавший на карнавал. Мир померк, и я приветливо улыбнулся ему на прощание. Жидкая кровь, бежавшая прежде по венам, стала густой и горячей, бурлящей вулканической лавой; мгновение, и я ощутил, что соткан теперь из живого огня – еще немного, и задымится сухая трава под ногами, вспыхнет листок бумаги, зажатый в руке, пальцы которой, кажется, уже превратились в раскаленные лучи. Оглушенный, но и восхищенный дивными этими переменами, я столбом стоял у зеленого забора, чувствуя себя не то блудной кометой, не то просто на совесть разведенным высоким (сигнальным?) костром.

Вечность спустя я обнаружил, что тело мое, мясное ли, огненное ли – отдельный вопрос, – по-прежнему вполне способно перемещаться в пространстве и выполнять некоторые другие простые действия. И тогда я осторожно отворил калитку и по усыпанной гравием подъездной дорожке зашагал к дому, не чуя под собою ни ног, ни земли. Судьбы своей – и той не чуя.

48. Офаним

…они не дремлют…

Франк отвернулся от окна. Снисходительно ухмыльнулся и тут же стер с лица неуместную гримасу. Он был растерян, даже сбит с толку, чего, откровенно говоря, давненько уже не случалось.

– Все-таки она его сюда заманила. Теперь мой сценарий насмарку, – вздохнул он.

Реплика эта не была предназначена ни собеседнику (Франк пребывал в одиночестве), ни гипотетическому «невидимому свидетелю» (таковые в его дела обычно не лезли), ни даже себе. Просто – само сказалось, вырвалось нечаянно. Не гоняться же теперь по дому за слабыми отголосками звуков…

Согласно режиссерскому замыслу Франка эта встреча должна была состояться несколько позже. Он, как никто другой, понимал нелепость определения «не вовремя»: все всегда случается лишь в назначенное время; другое дело, что предопределенный ход вещей не всегда согласуется с планами, человеческими… и не только. Что ж, Ключник тоже может ошибиться. Не так уж часто это случается и, следует признать, освежает. Этакая зарядка для души, шарада, дарованная свыше.

– Парень теперь совсем свихнется, небось. – Франк махнул на все рукой и тихонько засмеялся. – Вот ведь влип! Мало того, что ничего не помнит, ничего не понимает и слишком многое предчувствует, так теперь еще и сюда забрался. И ведь невозможно не пустить! Вон как глаза горят. Такого поди не пусти, он от дома пепелище оставит… Ладно. Пусть себе погуляет по коридору. А я тут посижу, погляжу, как у него это получится. От задушевной беседы пока воздержимся. Будем считать, что меня вовсе нет дома. Вышел, скажем, за хлебом и спичками. Так даже забавно…

Подкрепляя слова делом, он запер дверь своей комнаты на ключ. Ключ, как всегда проглотил – не потому что питал слабость к цирковым фокусам (вообще-то питал). Просто самые ценные вещи следует хранить под сердцем. Для Франка это была не метафора, а мелкая профессиональная тайна. Одна из множества.

49. Охин-Тенгри

…чтобы подать весть о себе, пишет свое имя на крыле луня, почитавшегося <…> священной птицей.

Накрыв ладонью дверную ручку, обнаруживаю, что можно, оказывается, стать законным владельцем двух противоречащих друг другу воспоминаний.

С одной стороны, я совершенно точно знал, голову мог дать на отсечение, что никогда прежде здесь не был. В то же время я отлично помнил (все ту же многострадальную голову все на ту же неприятную процедуру готов был прозакладывать), как однажды стоял на этом самом крыльце. Только в тот раз (если он вообще существовал, сей гипотетический «тот раз») я почему-то робел, не решался войти, а сейчас если и волновался, то скорее от радости, словно бы домой вернулся.