62  

– Можно сидеть на полу, – советует девушка. – А еще лучше – лежать. Самые лучшие разговоры случаются, когда собеседники лежат. Не знаю уж почему, но это так.

54. Письмена

Это сообщение может быть обращено к другому или самому себе (запись на память, т. н. меморат), но, строго говоря, не предполагает непременной дешифровки. <…> Многие письмена долгое время оставались или остаются нерасшифрованными, что не мешает им быть элементами мифопоэтической системы…


Послушно укладываюсь на пол. На живот, как пляжник. Подпираю подбородок кулаками. Действительно, вполне комфортная поза. Да и пол теплый, словно оборудован специальным подогревом. Дурацкая, впрочем, идея: откуда бы взяться всяким буржуйским технологиям в этой пустой комнате, под неровно окрашенными досками цвета засохшего меда?

– А почему «библиотека»? Здесь ведь нет книг.

– Почему же, – смеется девочка-мальчик, усаживаясь по-турецки напротив меня, так, что ее лицо белеет теперь над моей головой, как исхудавшая луна. – Здесь хранятся книги, которые пока не написаны. Многие, впрочем, не будут написаны никогда. Знаешь, как это бывает: люди часто думают, что неплохо бы написать книжку о том, как… – далее следует короткий, в несколько слов втиснутый, или путаный, многословный замысел. Иногда сочиняют название, порой даже персонажей придумывают. Некоторые успевают сотворить несколько абзацев и только потом отказываются от своей затеи. Эта комната – своего рода лимб для ненаписанных книг. Единственное место, где они воплощены. Просто ты их не видишь, как и многих других вещей здесь, в доме. Вот существо, которое еще недавно сидело в красном кресле – о, оно могло бы даже прочитать эти книги! Но эта способность когда-нибудь к тебе вернется… наверное. Гарантий, как ты понимаешь, в таких делах никто дать не может.

– Существо в красном кресле? Кто оно?

– Ты был им, – говорит женщина. – Неужели забыл? Должен бы помнить.

Мне хочется возразить. Дескать, что значит – «был»?! Да, нечто в таком роде мне снилось, но с каких это пор видеть во сне и «быть» – одно и то же? Но я благоразумно помалкиваю. Ответ и без того известен: в твоем случае, дружище, видеть во сне – и значит «быть». Другого способа «быть» для тебя пока не предвидится. Эх ты, морок хренов…

– Почему? – спрашиваю. – Почему все так по-дурацки? Почему все запутано? Какого хрена я ни фига не понимаю? Кто я? Зачем? Откуда взялся? И если уж получается, что я – невесть кто, чудище марсианское, нелюдь замысловатая, то почему чувствую себя, как самый обыкновенный человек, глупый, беспомощный, да еще и полусумасшедший?!

– Да потому, что ты – «нелюдь», обменявшаяся судьбами с человеком. Так уж тебе повезло: двойник твой – недобрый колдун и веселый хитрец, ты и сам не заметил, как он всучил тебе московские тротуары вместо уютного твоего Поднебесья и человеческие глаза, способные смотреть, но не видеть. А сам, понятно, был таков. Впрочем, он ведал, что творил, а посему – заслужил. Что сделано, то сделано. Теперь уж терпи! Впрочем, вам обоим это на пользу. Куда как лучше, чем сниться друг другу всю жизнь да из зеркал изредка переглядываться…

Разум мой захотел было изумиться, да вовремя передумал. Тут уж одно из двух: или визжать, заткнув уши, или расслабиться, да на ус мотать непрошеные эти откровения, ответы на вопросы, которых я не задавал. Поза, которую я принял: лежа на брюхе, с расслабленными мышцами и полузакрытыми глазами, – предопределила выбор. Мне говорить-то было лень, какой уж там визг…

– Зачем все так сложно? – вздыхаю сонно. – Причудливая картина мира получается: какой-то двойник, какой-то обмен судьбами, таинственные намеки, смутные воспоминания, вещие сны. Для истории болезни – в самый раз. А вот для жизни на земле – не знаю… Зыбко, громоздко, избыточно.

– Зыбко, это правда. Потому мы и разговариваем здесь, в библиотеке, – говорит она. – Ты ведь, как и наши книжки, выдуманное, недовоплощенное существо – был. Теперь-то все, воплотился по самое не могу! Вон какой тверденький, крепенький, хоть дрова на тебе вози!

Ее смех похож на лисье тявканье. Неприятные звуки. Неужели она тоже на взводе? Лучше бы утихомирилась. Невмоготу слушать.

– В конце двадцатого века перевозка дров – бессмысленное использование рабочей силы, – огрызаюсь, чтобы сменить тему.

Но тема меняться не желает.

– Неужели даже не спросишь, кто тебя выдумал? И зачем? Это же классический вопрос!

  62  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×