80  

– Не знаю, – гадалка безмятежно улыбается. – Я – не теоретик. Могу лишь напомнить, что «жизнь» и «смерть» – категории нашего здешнего, человеческого бытия. Предполагается, что этот способ существования для тебя – лишь эпизод. Что ты вдруг переполошился? Чего испугался?

– Только одного, – вздыхаю. – Что наша беседа окажется пустопорожней болтовней, мои приключения – горячечным бредом, а я сам – свихнувшимся мужиком тридцати с гаком лет.

– Может и так сложиться, – кивает она. – Есть такая вероятность. Но тут все от тебя зависит. Испугаешься, станешь топтаться на месте, блея что-то невразумительное о сомнениях своих, как сейчас, – что ж, тогда не обессудь… Тебе придется стать очень хорошим игроком в кратчайшие сроки. Времени у тебя всего ничего: только это длинное лето да сентябрь…

– Время ветра и спелого винограда, – подхватываю.

Слова выговариваются сами собой, словно я уже не раз произносил или даже писал эту фразу, хоть и не слишком похожа она на мой личный типовой набор художественных приемов.

Грозные предупреждения гадалки почему-то меня не пугают. Напротив, раззадоривают. Вероятно, я уже становлюсь хорошим игроком, превращаюсь в него, не откладывая, прямо здесь и сейчас, в уютной пустой кофейне дедушки Арно, в полдень.

Иду к стойке, беру нам еще по чашке кофе. Возвращаюсь к Олле. Усаживаюсь не напротив, а рядом: мне сейчас не лицо ее видеть нужно, а локтями соприкасаться, запах волос ощущать, вдыхать воздух, который она выдыхает. Это почему-то важно.

– И что же, – спрашиваю, – будет, когда закончится сентябрь?

– Не знаю, – шепчет она. – За ответом на такой вопрос не к гадалке ходить надо. Одна надежда, что ты сам мне об этом когда-нибудь поведаешь – если сбудешься.

77. Сома

В «Рамаяне» рассказывается, как Равана <…> приближается к обители Сомы, как он, скованный холодом луны, пускает стрелы в нее…


Нам обоим понятно, что такой диалог может завершиться только поспешным, молчаливым прощанием. Олла уходит; я задерживаюсь в кофейне лишь для того, чтобы дать ей возможность прокатиться по серому асфальту ослепительной алой капелькой, словно город поранился, забавляясь с остриями солнечных лучей. А потом гадалка смешивается с пестрым ручейком загорелых тел, пересекает улицу, на мгновение сливается с тенью огромного платана, заворачивает за угол и наконец исчезает из моей жизни.

Я ставлю на стол пустую чашку, прощаюсь со стариком и отправляюсь прямехонько в рекомендованный им караван-сарай для буржуев. Планы мои просты и невинны: принять душ и поспать еще пару часов. С похмелья на меня все действует как снотворное. Даже крепкий кофе и задушевные разговоры о суровой метафизической действительности.

Уладив немногочисленные формальности, запираюсь в гостиничном номере. Так и не добравшись ни до душа, ни даже до постели, падаю на ковер, перекатываюсь на бок, потом – на другой, валяюсь в ногах у тутошней мебели, с наслаждением вытягивая конечности, и судорожно, по-рыбьи зеваю. Засыпаю и лишь потом вспоминаю, что надо бы закрыть глаза. Но поздно, дело сделано, и я сплю, глядя на сочащуюся солнцем бледную штору. Это зрелище заменяет мне сновидения, а потому три часа спустя я просыпаюсь в прекрасной форме. Именно в такие минуты и следует переворачивать мир, если очень приспичило.

Но у меня на сегодняшний вечер совсем иные планы.

Иду в душ, одеваюсь, не потрудившись обсохнуть: куда бы я ни пошел, путь мой будет пролегать через настоящее пекло. К четырем часам пополудни в южном городе начинает плавиться асфальт, небо утрачивает цвет, а тени – очертания. Поэтому, добравшись до стойки дедушки Арно, я заказываю одну микроскопическую порцию кофе и три стакана ледяной воды. Первый выпиваю жадно, залпом, как пес, чудесным образом излечившийся от водобоязни. Вторым запиваю кофе. Третью порцию медленно цежу сквозь зубы, словно бы стараюсь запастись холодом впрок, промерзнуть – не до костей даже, до воспоминаний.

Как ни странно, мне это удается: последний глоток воды вызывает у меня легкий озноб. Довольный результатом, выхожу на улицу. Есть надежда, что первые полторы минуты скитаний по раскаленным тротуарам я как-нибудь выдержу.

В синем киоске с древней, давно уже утратившей актуальность, надписью «Союзпечать» покупаю карту города. Толстая женщина, помещенная внутри этой действующей мини-модели адского котла, вероятно, ведет свой род от саламандр: я руку обжег о прилавок, а ей – хоть бы хны…

  80  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×