Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 2. К-Я

79. Сраоша

Он воздвиг особый дом…

Прогулка по полустертой границе между тем и другим пошла мне на пользу. Еще одна прореха в памяти затянулась тонкой розовой кожицей и, как всякая заживающая рана, зудела, не позволяя отвлечься. Я вспомнил, что это была за улица.

Теперь мне казалось, будто я всегда знал, что одна сторона улицы Маяковского – сейчас она была слева – в это время суток обычно выглядит людной и оживленной. Летом здешнее небо пестреет лоскутами парусиновых тентов, земля же уставлена столиками кафе. Между небом и землей, соответственно, помещаются голуби, воробьи, вороны, дети, старушки, собаки и городские бездельники, чей имущественный статус не позволяет прожигать жизнь в более пафосных местах.

Эти кадры из моих личных архивов примерно соответствовали актуальному положению дел. Разве что кафе уже не слишком походили на пристанища для бедных студентов, да окрестные торговки не сидели больше на своих табуретах: то ли убогий их товар перестал пользоваться спросом, то ли городские власти сочли, что мешки семечек и розовых вареных рачков скверно сочетаются с гламурными витринами новорожденных бутиков.

Противоположная же сторона улицы Маяковского всегда оставалась пустынной: ни кафе, ни детей, ни старушек. Даже воробьев и голубей здесь почему-то не было. Только унылого вида жилые бараки из серого ракушечника, облицованная кафелем пятиэтажка, металлические прутья заборов, да крошечный, ветхий костел, у ворот которого я, кажется, отродясь не видел ни единой живой души. Прохожие избегали ходить по этой стороне улицы, а рисковые городские предприниматели до сих пор не открыли там ни кафе, ни магазина. Странно, если учесть, что сейчас, например, там была тень, а через дорогу, на обжитой территории – пекло.

Слева от меня настойчиво загудел ярко-алый «Опель». Не так уж я ему мешал, честно говоря: бреду себе по разделительной полосе, никого не трогаю, резких движений не совершаю. Оглянувшись, вижу растерянное лицо прекрасной водительницы заокеанского транспортного средства. Кажется, она и сама не очень-то понимает, какого хрена расшумелась.

Но я счел незначительное сие происшествие знаком свыше: хватит, значит, по лезвиям бритвенным скакать. Пора тебе, братец мой, то ли в пропасть головой, то ли на обочине пикничок какой затеять… Ну и куда теперь?

Я выбрал «обочину». Решительно свернул налево. Не потому даже, что правая сторона улицы Маяковского по-прежнему будила во мне первобытную жуть. Просто стараюсь быть последовательным в похвальном своем стремлении повиноваться знакам судьбы: бибикнули-то на меня слева? Слева. Ага.

Да и выпить мне, честно говоря, не помешало бы, – думаю я, опускаясь на свободный пластиковый стул под зеленым тентом. Выпить. Покурить. Подумать. Полюбоваться как следует на изжелта-сизые стены домов на противоположной стороне. Привыкнуть к мысли, что в сумерках мне придется отправиться туда на прогулку. Пятиэтажка значится в моих планах первой остановкой. Теперь припоминаю, что всегда косился на нее с особым, утробным ужасом.

Ну и вот…

80. Старкад

Тор <…> предрекает, что Старкад <…> не запомнит ничего из сочиненного им <…>.

Рыжий мальчишка, наверняка старшеклассник, подрабатывающий в кафе во время каникул, приносит меню. Не открывая клеенчатую папку, требую стандартный летний набор удовольствий: джин-тоник и какой-нибудь овощной салат. Юный раб чьей-то лампы кивает и оставляет меня в одиночестве – если, конечно, можно счесть одиночеством такое положение тела в пространстве, когда локоть сидящего за соседним столиком африканца то и дело задевает плечо, ноздри терзает терпкий запах духов близлежащей матроны, а под моим собственным стулом спасается от жары чей-то блудный кокер-спаниель. Пространство здесь используется экономно, ибо всякий квадратный метр обязан вместить максимально возможное число потенциальных кутил. Но я не досадую на тесноту, не раздражаюсь, не оглядываюсь по сторонам в поисках менее обитаемого островка; даже нос, чувствительный обычно к чужим телесным испарениям, делает вид, будто утратил былую чуткость. Я терпим и великодушен с тех пор, как окончательно уразумел, что мне нечего делить с другими людьми: зона моих насущных интересов находится по ту сторону вещей.

Сижу, жду. Понятно, чего – сумерек.

Время теперь течет не то слишком медленно, не то, напротив, чересчур стремительно. Так всегда бывает, если на горизонте маячит некое малоприятное Важное Событие, вроде визита к дантисту или посещения паспортного стола; событие, которое и отсрочить, оттянуть, отложить на неопределенное будущее хотелось бы, но и проскочить поскорее, не приходя в сознание, было бы неплохо.