Киваю. Куда уж яснее…
– Вот и молодец, – смеется Ада. – Такой способный мальчик!
Воодушевленный ее снисходительной нежностью, обнимаю чудесное видение за талию. Привлекаю ее к себе. Вдыхаю молочный запах кожи, дымный аромат волос. Некоторое время мы неподвижно стоим на мостовой, а потом Ада деликатно отстраняется.
– Ты смотри, не увлекайся!
Тон ее суров, но в глазах пляшут веселые золотые бесенята.
Смотрю на нее вопросительно. С каких это пор ей не нравится моя способность «увлекаться»? Кажется, до сих пор…
– Ты не понимаешь, – вздыхает Ада. – Маша и я – не одно и то же.
– Тот Макс, с кем вы обе водили знакомство, и я – тоже разные люди. В прошлый раз тебя это совершенно не смущало.
– Не меня. Ее не смущало, – упрямится Ада. – Это ты, раздолбай, сам с собою судьбами, женщинами и снами меняешься по три раза на дню. А я девушка серьезная, у меня в делах учет и порядок. Я – это я, Маша – это Маша. Кто из нас чья тень – вопрос, конечно, сложный. Тут не только черт ногу сломит, тут и серафим шестикрылый в гипс угодит, пожалуй… Зато в остальном полная ясность. Моя функция – время от времени спасать твою шкурку в обмен на первую попавшуюся тайну. Все прочее – ее забота.
– Ладно, – вздыхаю. – Ничего не понимаю, но… Я тебя услышал. Договорились. Больше не буду страстно сопеть тебе в ухо. А в награду за хорошее поведение постарайся все же объяснить мне, кто ты и кто она. Если уж у тебя в делах учет и порядок…
– Ты и сам знаешь, как это происходит. Иногда мне снятся ее сны, а ей – мои. Только и всего. Не парься.
89. Тескатлипока
…странствует ночью по улицам, разыскивая преступников, <…> олицетворяет жертвенный нож.
– Я очень, очень люблю тебя, Макс. Когда сплю, – вдруг говорит Ада. – А когда я бодрствую, моя природа не велит мне любить кого бы то ни было. Кстати, имей в виду: та, другая, она любит тебя, только когда бодрствует, – для симметрии, очевидно. Не знаю, как она, но я, по счастию, не так уж много сплю…
– Почему – «по счастию?» – чтобы рассмешить ее, корчу обиженную гримасу. – Неужели это такая тяжелая работа – меня любить? Хуже, чем толкать вагонетку «Одесса – Жмеринка»?
Она довольна. Помнит, значит, старый анекдот про доктора и его пациента, терзаемого железнодорожными кошмарами[8].
– Я, видишь ли, не любовница, не блондинка и даже не брюнетка. Я – убийца. Это, мягко говоря, разные вещи.
Мы бредем по улице, взявшись за руки. Как-то вдруг стало ясно, что в сложившихся обстоятельствах неспешная ходьба – идеальное занятие для нас обоих. Она разбавляет беседу, как молоко, добавленное в крепкий, горячий кофе: перебивает горечь, остужает жар, превращает колдовскую смесь в уютное домашнее пойло. Вот и славно. Не хочу я сейчас острых ощущений, сколь бы изысканны они ни были: не до жиру, не до нюансов. Мне бы в воде не сгореть, в огне не утонуть. О большем не прошу.
Я, кажется, заново учусь жить, как учится ходить человек, слишком долго пролежавший в постели. Опираясь на хладный костыль или теплую дружескую руку – это уж кому как повезет. Мне-то как раз повезло. Лапка у моей прекрасной убийцы сильная и теплая. Именно то, что требуется.
– Помнишь всю эту чушь, которую я тебе рассказывала? – неожиданно смеется Ада. – О том, почему я убивала скверных поэтов, бла-бла-бла…
– Да уж. Рассказывала ты, вероятно, не мне, но я помню. Такое поди забудь. Дескать, они уничтожают дух поэзии…
– Ага. Тебе я это рассказывала или нет, спорить не будем. Сам когда-нибудь разберешься, без моей помощи… Так вот, забудь эту чушь. Не подвернулись бы мне под руку поэты, придумала бы другую байку, для самоуспокоения. А все оказалось просто: такова моя природа. Время от времени я должна убивать, ничего не попишешь.
– И как ты выкручиваешься? – интересуюсь.
– А я не выкручиваюсь. Просто отправляюсь на охоту… Что касается представлений о смерти как о всемогущей, неумолимой даме с косой – дурацкая чушь! Нас, знаешь ли, много – по крайней мере, здесь, в Нижнем Городе. И с косой, насколько мне известно, ходит только один законченный псих. Мужик, кстати. Здоровенный такой лоб… Всемогущих среди нас не наблюдается, зато почти все – милейшие люди. Ну, у меня, положим, тяжелый характер, но мы – я и тот тип с косой – скорее исключение.
– Я опять дурак и ничего не понимаю? Или ты действительно пытаешься мне втолковать, что работаешь Смертью? На полставки?
– Я не пытаюсь. Я просто говорю.