Безумное танго

Телевизор нагрелся. По экрану побежала какая-то рябь, потом полосы. А потом…

Когда экран снова погас, Варвара Васильевна с ужасом оглянулась на монашенку. Та стояла зажмурясь, быстро-быстро крестилась правой рукой, а левой стискивала руку Варвары Васильевны. Они и не заметили, как вцепились друг в друга.

– Господи… – прошептала матушка Феврония.

– Господи… – как эхо, отозвалась Варвара Васильевна и встала так, чтобы краешек крестного знамения задел и ее. Ладно, уж лучше божественного дурману хватить, чем такого дьяволобесия, какое только что разворачивалось перед глазами!

– Господи… – опять выдохнула матушка Феврония. – Так вот он какой! Дьявол, настоящий дьявол! Никогда он мне не нравился, врет на каждом шагу. Вот на днях по телевизору выступал, хвалился: мол, в губернии монастыри и храмы восстановлены моим попечением. Да где ж тут его забота, это ж по всей России восстанавливать их стали! Он-то при чем здесь, нехристь? Сатана, дьявол во плоти, искусивший малых сих! Грешник, прелюбодей поганый!

Прижала ладонью дрожащие губы – небось побоялась ляпнуть что-нибудь уж вовсе мирское.

– Да уж, брехать он умеет – поганый пес позавидует, – кинула Варвара Васильевна. – Я тоже его просто видеть не могу, у него ж печать на лбу: лжец и вор. Как говорится, на морде написано. А находятся дураки, которые верят ему. Тоже включила как-то телевизор: разговор в прямом эфире. Звонит какая-то старая дура и начинает причитать: ох, да почему вы не открыли в городе крематорий, да как же нам без крематория, вы ж нам обещали… Нет чтоб спросить: за каким чертом опять во власть рвешься, она ведь у тебя была – полные руки! Ничего для народа не сделал, не захотел, и опять не сделаешь. Или мало наворовал, еще хочешь? Крематорий! Да он всю страну в крематорий загонит, ему только дай волю!

– А вы слышали? – шепнула Феврония побелевшими губами. – Партию какую-то завел, майки бесплатные раздает. Портретов своих понавешал: видели, может? Серые такие, огромные, он там с какой-то теткой и пузатым мужиком. Тоже небось вроде него, распутники. Молодые нынче ведь глупые, спаси бог, поверят ему.

– То-то и страшно, – угрюмо кивнула Варвара Васильевна. – То-то и опасно… Вот если б всем на свете эту кассету показать, по телевизору-то, небось бы живо эти майки поганые с себя сорвали, да выкинули, да плевать бы ему вслед стали! А рассказать кому – не поверят, чтобы такое оказалось правдой.

– Да, – вдруг спохватилась матушка Феврония. – Инга просила кое-что передать Алёне на словах. Очень важное!

– Говори. Я передам.

– Нет. Инга просила – непременно Алёне. И еще говорила: все, что на пленке, – точь-в-точь как правда. Наяву, говорит, было именно так, даже еще хуже. Только я не поняла, что это значит.

Варвара Васильевна неодобрительно на нее покосилась. «Да где уж тебе! Вот оказалась бы я там, рядом с Ингой, я б из нее все повыпытала, все досконально повызнала бы!»

– Ничего, – зловеще сказала она, кончиками пальцев пытаясь подцепить кассету и вытащить, но проклятущий «видак» крепко держал добычу. – Где надо, там поймут!

Матушка Феврония нажала на какую-то кнопочку, и кассета выехала прямо в руки Варвары Васильевны.

– Вы что хотите делать? – спросила монашенка с тревогой.

– Как это что? – грозно сверкнула глазами Варвара Васильевна. – В милицию идти!

– В милицию?! – Матушка Феврония опять взялась класть кресты на себя и на новую знакомую. – Да как же… да что же…

И вдруг выпрямилась, отчаянно махнула рукой:

– Пошли! Нет, поехали! Я ж на машине.

Через пятнадцать минут «Газель» с трафаретом «Выксунская православная женская обитель» свернула в проулок близ Советской площади, где находился райотдел милиции. Стоявшие на крыльце с любопытством уставились на женщин, которые выскочили из фургончика. Одна была высокая, худая старуха с седыми легкими кудрями и грозным выражением лица, другая – монашенка во всем черном, испуганно прижимавшая к груди газетный сверток и периодически вскидывавшая ко лбу руку, как если бы ей каждую минуту хотелось перекреститься, но она не решалась.

Еще больше удивились любопытные, когда и монашенка, и старуха враз всплеснули руками и кинулись к девушке в рыжем шарфике, которая в эту минуту вышла из дверей отделения.

Последовала короткая, но бурная сцена. Даже при желании невозможно было что-то понять, все трое говорили разом, слышались только отдельные выкрики: