Безумное танго

Таким женщинам, как Надя, не первой красоты и свежести, зато опытным, было чуточку легче: все-таки к ним под подол не лез каждый-всякий (ну, скажем, через одного), их ценили как-никак за другое. За силушку – иной раз покрепче, чем у мужика, так что ящик двадцатикилограммовый перенести из машины на прилавок – это для нее тьфу с маслом. Большое дело, подумаешь, коня на скаку остановить, в горящую избу войти. Вот разгрузи-ка на тридцатиградусном морозе «Газель» с мандаринами… Выносливость ценилась: постой-ка на том же морозе день, побей ножкой об ножку, вернее, валенком о валенок! А Надя – ничего, стояла и хоть бы хны! Она непревзойденно умела также приманить покупателя улыбкой и бойким словцом, торговаться до одури, но вовремя пойти на уступки, принеся при этом хозяину не убыток, а приварок: пока покупатель раздувается от гордости: вот, мол, какой он умный, сбил форс с этой прожженной торговки, пока глаза его ничего толком не видят, надо быстренько накидать на весы неходовой товарец, где побитый, а где и вовсе с гнильцой, да успеть упаковать его и всучить покупателю прежде, чем у того пройдет угар успеха. Ну а какие он слова скажет в адрес продавщицы у себя дома, когда разглядит покупку, – это уже детали: «Бачилы очи, що куповалы», как говорит хохлушка Олеся, Надина напарница!

Словом, хоть Надя и отпраздновала недавно свое сорокалетие и, как говорится, никогда не страдала красотой, она могла не бояться конкуренции со стороны молоденьких девчонок, которые иногда приходили в контору рынка наниматься в продавщицы и на которых у смуглых жуликоватых кавказских «бизнесменов» разгорались масленые глаза. Рынок – это вам не подиум, тут в два счета пупок развяжется и цистит прорежется. Наде только смешно было вспоминать, как на ее дне рождения подвыпившие девчонки затеяли вдруг спор о том, много это – сорок лет или все-таки еще ничего. Те, кто помоложе, кому до рокового срока оставался хоть годочек, а то и три, снисходительно поглядывали на старейшину Мытного рынка, шестидесятилетнюю Лизавету Михалну, которая, стуча по столу стаканом богемского стекла, азартно кричала: «Не журись, Надька! Подумаешь, сорок! Эх, мне бы твои года! Да чтоб ты знала: после сорока лет все самое интересное в жизни только начинается!»

Ничего особенного не началось. Назавтра был тот же мороз, те же мандарины на выбор – абхазские или марокканские, потом яблоки: молдавские, без нитратов, подешевле, или голландские, чистая химия, дороже чуть не вдвое… Ну, словом, обычная жизнь, все, как всегда, и ничего нового дождаться Надя не чаяла, как вдруг ее хозяин, Максуд, пришел однажды мрачнее тучи и сказал, что у него на родине, в Азербайджане, умирает мать и надо ехать к ее одру. А вместо себя Максуд привел племянника Рашида и представил ему Надю, сначала пробормотав что-то по-своему, а потом переведя на русский: «Наде я верю как себе самому, и ты тоже можешь ей верить!»

Надя сощурила свои небольшие зеленоватые глаза: по ее мнению, Максуд вообще никому не верил, даже себе, так что его комплимент недорого стоил! – и только потом посмотрела повнимательнее на нового босса. Она знала о нем только, что его зовут Рашид, что он из «русских» азербайджанцев, то есть из тех, кто переехал в Нижний давно, еще в советское время, прижился здесь, стал практически своим, имеет постоянную прописку. Отец Рашида держал несколько «пазиков» – маршрутных такси, а деньги в рыночную торговлю своего шурина вкладывал просто так, чтобы не держать все яйца в одной корзине. И сына отправил на рынок только временно, вообще-то Рашид шоферил на одной из отцовских маршруток.

С первого взгляда рядом с широкоплечим толстяком Максудом он показался Наде довольно-таки невзрачным: небольшого ростика, тщедушный, узкоплечий, с длинным смуглым лицом и унылыми усами. Только глаза у него были красивые – нет, очень даже красивые: большие, удлиненные, с длинными нарядными ресницами, жгуче-черные. Не темно-карие, как обычно, а именно черные, бархатные. Чудо что за глаза, никогда таких глаз у мужчины Надя не видела! А еще она никогда не видела, чтобы мужчина так смотрел на нее… так смотрел!

Максуд что-то еще бубнил, но ни Рашид, ни Надя его не слышали: неотрывно смотрели друг на друга.

«Чего он так выставился? – смятенно думала Надя, невольно одергивая куртку. – Может, у меня что-то не так? Может, тушь потекла?» А Рашид потом признался ей, что, оказывается, никогда в жизни не видел такой красивой женщины, с такими нежными светлыми кудряшками и зелеными глазами – будто молодые листики, и с таким задорным носиком, и прекрасным большим ртом, который ему сразу захотелось поцеловать…