Гори, венчальная свеча

– Сколько раз я говорила тебе, Чечек, не смей так называть меня! – вскричала Гюлизар-ханым. – Не то…

– Не то что? – Настроение сердитой красавицы, услышавшей обиду в голосе черной великанши, мгновенно улучшилось.

«Чечек! – Лиза поморщилась. – Цветок! Красивое имя, да и она красива. Что ж, говорят, и змея красива… только зла! Но что означает «бурунсуз»? Почему так обиделась Гюлизар-ханым?»

– Так что ты намерена сделать, Бурунсуз? – повторила Чечек. – Пожаловаться повелителю? Ах, не смеши меня! – Она делано хохотнула. – Берегись, как бы я ему не пожаловалась. Уж я-то найду, что сказать. Ты меня знаешь!

– Знаю, знаю, – буркнула Гюлизар-ханым, склоняя голову.

– Вот-вот! А то, гляжу, ты стала забывать, кто я такая! Как бы не пожалеть об этом. Ведь тогда и тебе, и твоему братцу… или, правильнее сказать, твоей сестрице?.. – Она даже поперхнулась от смеха. – Тогда вам совсем худо придется. Все, что вас держит на этом свете, – милость господина нашего султана. Ну и мое расположение.

Она разошлась вовсю, с наслаждением наблюдая, как ниже и ниже сгибается тяжелая фигура Гюлизар-ханым.

– А ты небось сама турецкая султанша? – вдруг перебила ее Лиза.

– Ты почти угадала. Да, я султанша. Валиде, султанша Сеид-Гирея, нашего властелина.

– Полюбовница, что ль, если по-русски сказать? – Лиза хмыкнула с таким пренебрежением, как будто сама только вчера не сделалась полюбовницею этого человека.

– Валиде – значит любимая жена, – с неожиданной терпеливостью объяснила Чечек. Видно было, что собственный титул доставлял ей огромное удовольствие и она не упускала возможности его лишний раз произнести.

Может быть, Чечек ожидала, что и Лиза сейчас согнется в поклоне, подобно Гюлизар-ханым, которая, казалось, вот-вот носом ткнется в пол, однако Лиза уже не могла уняться: отвращение и к взбалмошной Чечек, и к сладкой духоте гарема, и к безучастным взорам ленивых красавиц, и к непонятной покорности Гюлизар-ханым сделалось нестерпимым, а пуще того уколола, словно заноза, внезапная ревность.

– Жена? – усмехнулась она. – Да какое там венчание у нехристей? Повертятся, повертятся, да и готово!

Ей было ответом такое громкое «ах!», что легкие облачка пуха взмыли ввысь и теперь плавно реяли вокруг онемевшей от подобной дерзости Чечек.

– Кто ты такая? Ну? Отвечай! Кто это, Бурунсуз? Зачем ты привела ее? Чтобы позлить меня?! – закричала она наконец.

– Я бы не осмелилась, Чечек, – устало вздохнула Гюлизар-ханым. – Это была воля господина.

– Что-о?! – Чечек побелела. – Уж не хочешь ли ты сказать?..

– Да, да, – кивнула Гюлизар-ханым. – Сегодня пятница, а значит…

– Ты привела ее на джумалык?^[50] – взвизгнула Чечек так, что Гюлизар-ханым даже поднесла ладони к ушам, но ничего не ответила, а только опустила глаза.

Пышная грудь Чечек ходуном ходила. Лиза ожидала, что эта возмущенная валиде-хохлушка сейчас набросится на нее, но Чечек сумела перевести дух и даже усмехнулась. Впрочем, усмешка ее была из тех, что страх наводит.

– Ну что ж, – пожала она плечами, – иди сюда, дай хоть разглядеть тебя как следует. Как же тебя зовут? – спросила она снисходительно, но Лиза не пожелала ни ответить, ни приблизиться к ней.

– У нее пока нет имени в гареме, – подсказала Гюлизар-ханым. – Она русская – вот все, что я о ней знаю.

– А-а, кацапка!^[51] – протянула Чечек. – Ну и где же твое вымя?

Лиза стремительно шагнула вперед, чтобы показать этой грудастой коровушке, у кого здесь вымя, как вдруг Чечек с неожиданным проворством нагнулась, вцепилась в край холстины, на которую было навалено перо и на которую уже ступила Лиза, и дернула так резко, что та не удержалась на ногах и рухнула прямо в ворох птичьего пуха!

От неожиданности Лиза вскрикнула, но перо набилось ей в рот, и, пока она отплевывалась, Чечек что-то выкрикнула, и несколько проворных рук туго закатали Лизу в холстину. Вдобавок кто-то – уж, наверное, сама Чечек! – тяжело уселся на нее, так что она теперь не могла ни вздохнуть, ни двинуть ни рукой, ни ногой. Попыталась крикнуть, но увесистый шлепок заставил ее замолчать.

– Лежи тихо! – прикрикнула Чечек. И она несколько раз подпрыгнула на Лизиной груди так, что у пленницы вырвался болезненный стон, за что она была награждена новым сильным ударом.

– Что-то перинка жестковата! – проговорила Чечек. – А ну, девки, тащите-ка сюда добрый ципок!^[52] Взобьем ее, чтоб помягчела.

---

50 Пятница – праздничный день и день отдыха у мусульман – всегда посвящалась джумалыку: сближению с женами, наложницами и вообще семейным радостям.

51 Цап – значит «козел». Кацап – украинцы прозвали так русских за окладистые бороды, ну а украинцев те назвали хохлами за нелепые чуприны на макушках выбритых голов.

52 Палку (укр.).