Готовься к войне

— Хрен с ним, с замком, — перебил Жаров и с намеком хлопнул умельца по кривоватой спине. — Вы молодцы, мужики.

Сопя и усмехаясь, мужики растолковали, что нынче каждый третий вызов — вскрытие стальной двери, и ушли, невзначай поглазев на обстановку банкировой резиденции. Потом откланялся сосед, причем Жаров что-то шепотом у него спросил, и тот с улыбкой, но отрицательно покачал головой. Электроторговец заметно расстроился, повернулся к банкиру и заметил:

— Откупорили хату меньше чем за минуту. Сколько ты заплатил за этот замок?

— Шестьсот долларов. Мне сказали, что это самый лучший замок из всех, которые можно купить за деньги.

— Камилла, — громко позвала из коридора мама, — валерьянки накапать?

— Да, наверное, — выдохнула Камилла и спрятала лицо в ладони. Банкир подошел, ткнул сына в живот — тот, все еще напуганный, осторожно улыбнулся, — погладил бывшую жену по плечу, хотел сказать что-то ободряющее, набрал воздух в легкие, но вместе с воздухом, пустым, застоявшимся, в ноздри ударил запах парфюмерии — смесь, какофония запахов, — и Знаев с досадой простонал:

— Что творится у тебя в доме, а? Все форточки закрыты. Воняет, как в дешевой парикмахерской. Мальчишка угорел. Здесь невозможно дышать. Он задохнулся, и его сморило. Ты что, никогда ничего не объясняла ему насчет свежего воздуха?

— Вот ты и объясни!

— Мам, — сказал Виталик, — а что тут было, пока я спал?

Знаев слегка приврал: пахло не как в дешевой парикмахерской. Пахло как в очень дорогой парикмахерской.

Атмосфера, пять минут назад чреватая бедой, постепенно остывала. Камилла пила капли, ее брат — отец двоих детей, давно привыкший к сюрпризам со стороны потомства, — посмеивался себе под нос, Знаев незаметно для присутствующих проделывал дыхательное упражнение, с целью унять сердце; его мама, плотно сдвинув колени, уселась в коридоре на краешке банкетки; Виталик осторожно спрашивал у всех, что это за железная штука была у дяди на ремне через плечо. Вдруг обнаружили себя — все, кроме ребенка — собравшимися на кухне, облегченно вздыхающими вразнобой. Эта склонность русских людей сбиваться в кучи именно на кухнях — при том, что в банкировой квартире имелась просторная гостиная с диванами, кальянами и телеэкранами — самого банкира не удивляла. Половина населения страны росла и мужала в тридцатиметровых хрущевских хавирах, а никак не в лофтах с панорамными видами.

— Маленькие детки — маленькие бедки! — бодро провозгласил Жаров и погладил свою сестру по волосам.

— Да, — мирно сказала мама. — Ты, Герман, присядь.

— Зачем? Я поеду.

— Подожди. Нам надо кое-что обсудить. Раз уж собрались.

Жаров послушно кивнул, но перед тем, как выполнить просьбу, заглянул в холодильник — очевидно, в поисках пива. Не нашел. Расположился в углу. Знаев подпер собой стену. Сунул руки в карманы. Он уже несколько минут ощущал дискомфорт. Хотелось втянуть голову в плечи. Низкий потолок раздражал. Одной этой причины было вполне достаточно, чтобы отбросить всякую мысль о возвращении в семью. Квартира, когда он ее купил, казалась дворцом — теперь он не мог думать о ней иначе, как о душной норе, обитать в которой — значит, не уважать себя, задыхаться и ежеминутно ударяться плечами о стены.

Потерплю два-три года, решил он. Дождусь, пока сын немного подрастет, — и выдерну его навсегда из этого бетонного склепа. А бывшая супруга пусть сидит тут одна, наедине со своими мигренями.

— Слава богу, — вздохнула госпожа Знаева, — все обошлось. Могло быть хуже. Не следует оставлять ребенка одного, если он не совсем самостоятельный… Родители позабыли о том, что они родители. У родителей свои дела. Родители свою жизнь не умеют наладить, где уж тут про ребенка помнить…

— К чему ты? — враждебно поинтересовался банкир.

— Молчи, — сказал Жаров.

— К тому, что это вам был знак, — с вызовом ответила мама. — Пора образумиться, друзья мои.

Камилла театрально вздохнула.

— Слушайте, — тихо сказала мама, обращаясь сразу ко всем. — Сегодня утром я пошла в магазин. И видела нечто страшное. Какая-то женщина вышла, с покупками, и увидела, что ее машина не может выехать со стоянки, потому что дорогу перегородила другая машина. Молодая, красивая женщина, и машина тоже красивая… Они прекрасно смотрелись, и машина, и женщина… Потом женщина стала нервничать. Дождалась, когда вернется хозяин той, другой машины… Причем он сразу дал понять, что виноват, он бегом бежал, он и машину свою поставил неудобно только потому, что отлучился на две минуты. Он извинился. Но женщина стала кричать. Боже, если бы вы это видели и слышали! Как она кричала! Какими страшными черными словами ругалась! Ей было от силы лет тридцать… Мне стало жутко. И не мне одной. Какие-то подростки снимали скандал на видео при помощи своих телефонов. А этой… ей было все равно. Она никого не стеснялась… Мимо шли приличные люди, с детьми… — никого, понимаете? Из нее искры летели! Это была не просто какая-нибудь заносчивая хамка. Ее глаза из орбит вылезли. Волосы — длинные, шикарные — встали дыбом, на всю длину, от корней до концов. Она тряслась, как будто в припадке. Она визжала, как свинья. Из ее рта вылетала слюна. Она разевала рот так широко, что я видела ее гланды…