Семь цветов страсти

— Вряд ли, — задумалась Дикси. — Скорее всего своей смертью Герхардт хотел убить их любовь.

Труда пожала плечами.

— Все это уже никогда не прояснится… Но говорят, что Клавдия вовсе не любила господина Ленцера. Поэтому сразу после дуэли он пытался убить себя. Как-то неудачно. Три дня лежал здесь с развороченным животом и не мог умереть. Просил в бреду, чтобы Клавдия пела… Страшная история… Бедняжка баронесса — сразу два гроба! Я слышала, что она и сама едва пережила все это… Такая несчастная судьба.

— Довольно, Труда. Расскажешь в другой раз.

— Да больше вроде и нечего. Баронесса часто доставала свадебное платье, в котором венчалась с господином Штоффеном. Ему было 33, а ей — восемнадцать… Она плакала здесь одна, опустив шторы, а иногда играла… Подолгу играла, до самого рассвета…

«Кого оплакивали вы, тетушка Клавдия? — Дикси посмотрела в дерзкое лицо на портрете. — Героического супруга или незадачливого музыканта? Придется выбирать версию по вкусу. И я догадываюсь, кажется: баронесса оплакивала себя — то, что не сумела уйти первой».

Поездка в имение несколько отрезвила Дикси — ее мысли о самоубийстве казались надуманно-театральными и до тошноты пошлыми. Одно дело — покончить счеты с жизнью нищей бедолаге, опустившейся, затюканной, измученной одиночеством и презрением к себе. Флакончик с желтыми пилюлями — жалкий атрибут заурядной мелодрамы. А Белая башня — замах на трагедию! Причина — оскорбленное женское тщеславие. Воинственное вдохновение мести, руководившее поступками Дикси, сменилось стыдом и разочарованием.

«Похмельный синдром, — думала она, следуя за Рудольфом в комнату Клавдии. — Тошнит от одних воспоминаний о старательной подготовке самоубийства, завещаниях, письмах. Гадость и стыд. Ведь если честно, — тебе просто-напросто нужен Майкл — испуганный, пристыженный, виноватый, вымаливающий прощение у твоих ног».

Но в комнатах баронессы витала подлинная, какая-то нелепая скорбь, несовместимая с их нарядной, кокетливой жизнерадостностью. Владелица выпорхнула отсюда, позвав за собой Дикси. Письмо, это ее письмо… Дикси перечитала его дважды, а потом, отпустив Труду, достала подвенечное платье Клавдии. Пожелтевшие брюссельские кружева, множество кропотливых мелочей — вставок, вышивок, серебряного и стеклярусного шитья. Целомудренно закрывающий шею стоячий воротничок и подозрительно узкая талия, рассчитанная, видимо, на корсет. А, впрочем, невесте ведь было всего восемнадцать… Выскользнув из своих одежд, Дикси шагнула в облако старых кружев, дохнувших ароматом сладких увядших цветов. Ее руки слегка дрожали, застегивая узкие манжеты и воротничок. А корсаж на спине не стягивался, оставляя узкую прореху. Обнаружив широкий атласный пояс, Дикси обернула его вокруг талии два раза и завязала концы спереди.

Подхватив фату из нежного газа — измятого, пожелтевшего, едва не рассыпающегося и от этого великолепного, она приблизилась к зеркалу… Вот так выглядит Дикси, обрядившая себя для последней роли. Театр, конечно, театр… А то парижское платье, предназначенное для свадьбы с Алом, — из шелестящей лазурной тафты с узким декольте, доходящим чуть не до пупка, с золотым шитьем и алмазными стразами — разве оно было настоящим? Вряд ли. Просто реквизит из другого спектакля. Наверняка более веселого…

«Лишь только смерти дано подарить любви вечность», — прочла она еще раз письмо Клавдии, подчиняясь гипнотической власти ее слов. Все стало на свои места: не мелочная ревность обманутой влюбленной жаждала мести — Большая любовь, озарившая избранницу Дикси, молила о спасении. Ради нее, стремящейся к бессмертию, ради Майкла, запутавшегося в житейской пошлости, приговаривала себя Дикси к уничтожению… Но что-то было, что-то скрывалось под всем этим, на самом дне души, до которого теперь не добраться. Тяга к помпезной театральности наподобие той, что заставляла великую Сару Бернар репетировать свою смерть, лежа в заваленном цветами гробу? Или изначально, генетически (может, от самого Эрика?) заложенная в Дикси потребность самоуничтожения, которую, наверно, и называют черной кармой? А может быть, все же тайная вера в свое особое счастье, в мудрую длань опекающего ее провидения? Дикси сделала свой выбор, отрекаясь от жизни и Майкла ради Великой любви, и теперь ждала ответного хода высшего покровителя, который сумеет оценить эту жертву и наградит за нее — подарит Дикси все сполна: Микки, любовь, жизнь…