Облава на волка

Парень молчал.

«Нет, – подумал Седой, – что-то не получается… Как ведь это бывает – в Америке вонючей люди, если у них душа болит, ходят к психиатру и изливаются ему, так сказать… Душу лечат. А у нас принято кому-нибудь в жилетку поплакаться, в рубашку сморкнуться, выплеснуть эмоции, короче говоря… И тогда вроде легче становится… А мне почему-то не помогает. Смотрю я на эту рожу брыластую и только раздражение чувствую, а никак не облегчение…»

Седой поморщился, чувствуя, как в душе у него нарастает глухое раздражение, грозящее перелиться в бешенство. Теперь ему уже хотелось, чтобы парень ушел.

Но тот не уходил. Сидел, блуждая глазами по стенам, и явно подыскивал какой-то комментарий к словам Седого.

– Повезло, что живой остался, – сказал Павлик, – при такой-то жизни… Дай бог, чтобы дальше так…

– Чего? – поморщился Седой.

Он повернулся к парню и приподнялся на стуле – смотрел внимательно на парня.

– Повезло, говорю, – повторил Павлик, опуская глаза.

– Не понял, – сказал Седой, больше всего на свете желая, чтобы парень ушел и больше никогда не попадался ему на глаза.

– Чего не понять-то? – засуетился Павлик, до крайности встревоженный переменой настроения собеседника. – Сам же говоришь, что жизнь у тебя… у вас была того… тяжелая…

– Это я понял, – терпеливо произнес Седой, – а что ты имел в виду, когда сказал: «Дай бог, чтоб дальше так?» Я ж тебе про зону рассказывал…

– Ну, это… – промямлил Павлик, со страху мало уже что соображая, – мало ли чего…

– Так, – Седой с трудом поднялся, – ты чего это?

– А?

– Недоговариваешь чего?

Седой почувствовал, что уже не сможет себя сдержать. Он, огибая стол, двинулся на парня. Павлик смотрел на приближающегося к нему старика, и глаза его постепенно расширялись.

Парень вскочил со своего стула.

– Эй, эй… Помогите! – крикнул он, очевидно, обращаясь к халдею. – Не надо… Не…

Неизвестно, откуда и силы взялись у Седого. Он схватил Павлика за горло, приподнял его так, что ноги парня болтались в полуметре от пола.

– Ты чего темнишь, сука?! – заорал он. – Чего темнишь, падла? Слепых на столбы наводишь?! А, гнида? Мне не ясно, что ли, что ты знаешь что-то и молчишь? Задушу гада! – вдруг совсем по-звериному заорал Седой и, присев, отшвырнул Павлика к входной двери.

Парень грохнулся о дверь, но тут же вскочил. Толкнулся на выход, но дверь почему-то не открывалась. Он обернулся и увидел Седого, идущего прямо к нему.

Павлик задохнулся от ужаса.

– Помогите, – пискнул он, скребясь слабой лапкой в дверь.

* * *

Щукин вернулся обратно гораздо раньше Ляжечки – не зря он давал последнему многочисленные указания насчет покупки разного рода деликатесных продуктов и сигар, которые в любом ларьке не продаются.

Но сейчас Щукину было не до сигар. Всю дорогу до Ляжечкиной квартиры в груди его мрачно ворочалось, словно раскаленный лом, чувство глубокой ненависти к этому низенькому, толстенькому и бритоголовому существу, которое так грубо и примитивно обмануло его.

«Это же надо, – скрипя зубами от злости, думал он, – попасть так глупо… Оказывается, менты пасли меня еще в Москве – наверняка вышли на меня по указке Ляжечки, который подыскивал себе компаньона в порученном ему деле. Мне дали довершить мое дело, не стали трогать, хотя могли прихватить, дали уехать из Москвы, дали расслабиться, а потом устроили такую веселую жизнь, что я сам прибежал в лапы к Ляжечке и сам на его дело подписался… Ну, сука толстая… Что угодно, но вот Веронички я тебе не прощу никогда. За это, падла, ты кровью умоешься… А я, оказывается, на мусоров работаю. Вот блядство, никогда бы не подумал, что такое может случиться. Если бы мне кто сказал с недельку назад, что я на легавку работать буду, морду бы тому раскрошил. А теперь…»

Щукин ожесточенно потряс головой. Таксист с удивлением посмотрел в зеркало заднего обзора на странную женщину, которую он вез, ни с того ни с сего вдруг начавшую трясти своими рыжими кудрями.

«А Лиля-то – дочь Седого, а не телка его, – подумал еще Николай, – я же говорил – любви не бывает…»

Потом его мысли принялись скакать, словно табун обезумевших мустангов.

– Ну, Ляжечка, – прорычал Щукин, уже совсем забыв о несчастном шофере такси, который боялся смотреть в зеркало заднего вида на странную женщину, трясущую головой и рычащую страшным басом.

«Ладно, личные счеты потом, – решил Щукин, усилием воли заставляя себя успокоиться. – Сейчас нужно думать, как выбраться из того поганого положения, в которое я попал».