До поезда оставалось время, по пути на станцию зашли к Кучеровым. Но и тех не оказалось: уехали, сказала соседка, провожать Николая. Гриша только сейчас вспомнил – и правда, брат ведь возвращается сегодня к себе, на БАМ, а он забыл проводить. Настроение у него испортилось.
Оба одинаково хмурые, шли Никита с Гришей по платформе, когда перед ними возникла Валентина. Она сперва не заметила их: стояла у входа в станционное почтовое отделение и читала какое-то письмо. Гриша мимоходом с ней поздоровался, и Валентина подняла глаза. Увидев Никиту, она растерянно моргнула, скомкала письмо, будто хотела спрятать… Охоты разговаривать у Никиты не было никакой, разве узнать, что нового. Он и спросил. Валентина в ответ ничего не сказала, только почему-то покраснела.
– Можно вас спросить? – не сводя глаз с Никиты, вдруг сказала она с какой-то отчаянной решимостью в голосе и при этом так зыркнула на Гришу, что он поспешно бормотнул: «Извините», – и смущенно отошел.
– Что случилось? – удивился Никита.
Однако решимость Валентины, похоже, тут же угасла. Она опустила голову, потянула из кармана скомканное письмо, начала его расправлять, разглаживать…
– Письмо получила? – спросил Никита об очевидном, чтобы хоть немного привести ее в себя.
– Да… из армии, от мужа.
– А-а. Ну и что он пишет? Как служба?
– Да ничего. Ему уже немного осталось. Скоро вернется.
– Вот и отлично, – бодро отозвался Никита, понимающе кивнув в то же время Грише, который нетерпеливо показывал ему на приближающуюся со стороны города электричку. Никита прикинул, что хорошо бы прочесать и ее: может быть, «брюнет» появится сейчас? Основной поток дачников схлынул, едут опоздавшие на первый поезд. Народу мало, пройтись по вагонам можно успеть. Он уже хотел проститься с Валентиной, когда она подняла наконец глаза:
– Скажите, а когда вы… поймаете того, кто убил… вы к нам на Садовую не будете приезжать?
Никита не знал, что и говорить.
– Валя, – произнес растерянно, но она вдруг резко повернулась и бросилась вниз по лестнице.
Подошла электричка. Гриша вошел в вагон, Никита, чуть помедлив, следом. В проходе свободно. Даже места есть. Они миновали вагон и вышли в скрежещущий тамбур.
Поезд тряхнуло. Гриша – ничего, устоял, а Никиту швырнуло на дверь, он едва не упал, только рванул ветровкой за ручку двери. Хрястнуло. Выпрямившись, оглядел себя – карман куртки вырван чуть ли не с мясом.
– Ого… осторожнее надо, – сочувственно сказал Гриша.
– Ладно.
Другой вагон был полупустым. На передней лавке самозабвенно целовались цыган с цыганкой, оба молоденькие, небольшого росточка. Он – в джинсах и смешных, давно уже не модных туфлях на высоких наборных каблуках, она – в ворохе крепдешиновых юбок, косынке, стянутой на груди узлом, с босыми, грязными точеными ногами.
Гриша стеснительно оглянулся на Никиту, неловко усмехнулся, поторопился пройти вперед, но у самого выхода не удержался – снова поглядел на черноволосые головы, одну кудлатую, другую – с окрученными вокруг лоснящимися косами. Впрочем, туда смотрели все. Никита, тоже оглядываясь, зазевался, и двери, сдвигаясь, стукнули его с обеих сторон.
«Да что со мной такое?!»
Шагнул в вагон – и ткнулся взглядом в напряженные Гришины глаза.
– Она здесь!
– Кто? – не понимая, спросил Никита.
– Она… мать того Олега!
– …Подождите! – Гриша потянул Никиту назад.
– Что? – непонимающе оглянулся тот.
Автобус нетерпеливо просигналил, заставляя их уйти с дороги, и пришлось отступить в жухлые лиловенькие ромашки.
Автобус проехал, облако сухой глины плавно осело. Ромашки стали желтыми. Гриша виновато смотрел, как Никита смахивает с лица рыжий налет. Вдали загрохотал грузовик с прицепом.
– Ну уж нет! – Никита перескочил придорожную канаву, дернув за собой Гришу.
Тот послушно прыгнул, но едва они сделали несколько шагов, снова замешкался:
– Подождите, Никита Викторович! Можно, вы останетесь пока, а я пойду? Я хочу первым. Просто посмотреть. – Он просительно заглянул в лицо Никите и отвел глаза.
Никита вздохнул:
– Да, брат ты мой… Не надо так, слышишь?
Гриша досадливо отстранился.
– Нет уж, ты не дергайся, – мягко сказал Никита. – Если ты такой – я тебя не отпущу. Ты что думаешь, у него на лбу черная метка будет? Повторяю: мы ведь даже не знаем, имеет ли эта четверка отношение к делу. А ты уже сейчас готов взглядом душу прожечь.