Лесная нимфа

Тут она наконец-то заметила, что Анненский сидит, как будто окаменел и онемел одновременно. Хотя первое без второго не бывает.

– Что с вами?

– Татьяна Лескова, – выдавил он. – На ее имя записан телефон, что ли?!

– Ну да. А я разве не сказала? Вот вам и «Лес»!

– Лес… «Лехус»… – пробормотал Анненский. – Да что ж это такое?!

– Да что случилось-то?

– Это не в честь Татьяны Лесковой – «Лес». Это в честь его самого, Лехи Лескова. Вы сейчас назвали фамилию – и… и все вспомнилось! Я не узнал его. Я помнил его таким, каким он был двадцать четыре года назад. У меня просто не могло уложиться в голове, что у Лехи может быть плешь! Тогда у него не было плеши…

– Да вы о чем? – чуть не крикнула Алена, пугаясь этого его странного, надломленного голоса.

– Я понял, кто такой Внеформата. О да, он всю жизнь себя таким считал… вне формата, вне правил, вне законов, ему было все позволено! Я знаю, почему он не выстрелил в нас там, в машине. Он не вас испугался. Это от неожиданности, но не из-за вас. Он узнал меня… Вернее, вспомнил!

– Вы с ним знакомы?

– Были. Я почти уверен, что это он убил Лосева.

– Какого Лосева?!

– Помните черно-белое фото примерно десятилетней давности в галерее Лидии Дуглас? Оно потому такое старое, что одного из тех, кто на нем снят, уже нет в живых, обновить фотографию не было возможности. А оно и правда ей дорого, потому что там снят старый друг ее семьи. Никита Лосев. Следователь прокуратуры. Я уверен, что тот случай на автостоянке, о котором писала Лидия, подстроил именно Бугорок. Что это Бугорок его убил. Расквитался и за крушение «Леса», и за тот случай на Ветлуге.

– Какой еще Бугорок?! – возопила Алена, решительно ничего не понимая в происходящем. – Какая Ветлуга?!

– Лесков. Лешка Лесков. Лес. «Лехус». Поэтому и машины у него этой марки… Погодите, мне нужно позвонить.

– Куда?

– Я возвращался в офис Петряя, чтобы найти адрес и телефон Лидии Дуглас по электронному справочнику. Нашел. Я хотел с ней повидаться, с ее семьей. А сейчас понял, что медлить нельзя. Мне нужно позвонить как можно скорей, чтобы она предупредила своего отчима. Нет, но Татьяна Лескова… да, кажется, ту девушку звали именно Татьяной… Неужто она и в самом деле так сильно его любила? Дождалась, пока он выйдет из тюрьмы, была с ним все это время? Прошло двадцать четыре года! Как странно… Что вы за существа такие, женщины? За что вы любите мужчин? Убийца, один из самых жестоких людей, которых я только знал. И дождаться его, и отдать ему в руки свою судьбу. И… за что?

– Я не знаю, – честно сказала Алена. – Я только знаю, что любовь – это самое подлое, самое жестокое, что есть на земле. Это хуже СПИДа. Это неизлечимая болезнь. Она ломает человека и меняет всю систему его ценностей. Она отравляет ему кровь. Именно поэтому любят чаще всего не за что-то. Любят вопреки. Вопреки разуму.

– А, все это теории, – отмахнулся Анненский, и Алена Дмитриева, которая когда-то, не столь давно, проверяла эти теории на практике, промолчала. Потому что здоровый больного не разумеет, пока сам не заболеет и даже вовсе не умрет… как умерла она.

– Сейчас вот там встану, в «кармане», и позвоню Лидии, – предупредил Анненский, но до этого «кармана» оказалось не так просто добраться. Площадь Лядова была одним из тех мест Нижнего, которые могли по праву гордиться количеством и качеством заторов. Вот и сейчас они очень запросто могли угодить в один из таких заторов, если не успеют проскочить. Поэтому, конечно, Анненскому было не до звонков. И он даже досадливо дернулся, когда телефон зазвонил в сумке Алены.

1985 год

Вечер как бы застыл на полдороге. Раскаленное марево, весь день дрожавшее над утомленной, обмелевшей, молочно-теплой рекой и вольно обнажившимися косами, теперь одело все кругом золотистой, мягкой, полупрозрачной дымкой, за которой медленно и неохотно наливалось вечерней синевой небо, огненным яблоком катилось за горизонт солнце, а белые, прохладные сугробы облаков никак не таяли даже в такую жару. Вечер медлил, оглядываясь на уходящий день, и Дима, остро чувствуя это чуть ли не впервые в жизни, думал в то же время, что вечер не иначе в союзе с ним, потому что если и случится что-то страшное, то, наверное, теперь уж в темноте. Если бы он мог сейчас вернуть…

– Черкес! – перебил его мысли голос Бугорка, который все так же лежал у костра. – Хочешь искупаться?

У Димки перехватило дыхание.