Город грешных желаний

Троянда видела, как Пьетро обмывает своего ребенка, как освобождает его горло и своим большим ртом пытается вдуть воздух в крошечные приоткрытые губки. А на него безжизненными глазами смотрела мраморная Ниобея и все лила, лила свои слезы, переполнявшие чашу фонтана… Она ведь плакала потому, что завистливые боги отняли всех ее детей, и она знала: все усилия Аретино напрасны, спорить с волею богов бесполезно!

Наконец Аретино тоже осознал это и, осторожно положив младенца на траву, подошел к Троянде:

— Все напрасно. Он умер.

— Он?.. — едва шевельнула та губами, но Пьетро расслышал и кивнул:

— Да. Это мальчик. Сын был бы… Ох, зачем ты так?

Зачем?! Неужели так возненавидела меня из-за Джильи, что решила отомстить?! Но это жестоко… так жестоко!

Он обхватил руками голову и закачался из стороны в сторону.

У Троянды слезы хлынули из глаз.

— Пьетро, прости меня! Прости! Я сделала это ил любви к тебе. Я не знала… понимаешь, я не знала точно твой ли это ребенок, поэтому…

Сквозь залитые слезами растопыренные пальцы, которыми Аретино закрывал лицо, проглянул блестящий глаз.

— Мой ли это ребенок?! — потрясенно переспросил Аретино, опуская руки. — Ты что — изменяла мне?!

— Нет, нет, Пьетро! — вскричала Троянда в ужасе от того, как он понял ее слова. — Я не изменяла, я сама не знала…

— Неужели и тебе удалось совратить содомита? — перебил ее Пьетро. — Что, ты думала, что Луиджи тебя обрюхатил? Или кто? Кто, я спрашиваю?! Ты ведь никого больше не видела, только меня да его. Или кто-то из слуг похаживал к тебе украдкой?

Он в ярости схватил за руку беспомощно распростертую женщину, но вдруг опомнился — и выражение раскаяния и жалости сменило судорогу ненависти на его лице:

— Прости меня, Троянда. Какое это имеет теперь значение! Ребенок умер… Но ты не должна была так казнить себя! Я понимаю: ты раскаивалась. Но неужели ты думала, что я смогу быть жестоким к тебе?! Да что бы ты ни сделала… Кто из нас не грешен! Ты могла бы солгать — я бы поверил. Я бы охотно поверил, что он мой, и любил бы его, как люблю каждого из этого десятка мальчишек и девчонок, которые бегают по моему дому и путаются в ногах у всех. Черт их знает, может быть, и другие Аретинки лгали мне и это тоже не мои дети, но я люблю их всех: черноглазых, голубоглазых, смуглых, розовых…

Я бы даже ребенка Моллы любил, хоть он был бы, конечно, черен как смоль!

— Мол-лы?.. — выдохнула Троянда. — Так она тоже…

— Это было еще до тебя, — отмахнулся Аретино. — Правда, я сказал ей, что выгоню ее вон, если она понесет и родится черный младенец. Вот она и скрывалась: хотела, наверное, увидеть, кто родится, и если бы это был черномазый, она спрятала бы его и убила, а белого с торжеством показала бы мне.

Слезы бежали по вискам Троянды, стекали в траву и впитывались в землю. И кровь ее уже впиталась в землю — как кровь Моллы. Бедная, бедная… как же она страдала, как мучилась. Никто не поймет ее так, как Троянда, — никто!

— О Молла… — всхлипнула она. — Я ведь тоже хотела так же!

— Как? — нахмурился Аретино. — Неужели и ты боялась, что у тебя родится черный младенец? Ты что же, спуталась с мавром?!

— Нет! — выкрикнула Троянда, и рыдания затрясли ее тело. — Не с мавром, а с дьяволом!

* * *

Аретино замер с открытым ртом. Потом с усилием пошевелил губами:

— С дьяволом?..

— Да!

Троянда знала, что все кончено, что все для нее закончится сейчас навеки, но больше таить своего греха не могла:

— Ты никогда не спрашивал, почему я, монахиня, досталась тебе уже не девственной. Не знаю, что сказала тебе мать Цецилия: может быть, что на меня напали разбойники или еще кто-то изнасиловал меня. Да, меня изнасиловали, но это был не человек! Однажды ночью ко мне в келью явился дьявол и осквернил меня. Я хотели повеситься, да веревка оборвалась. Мать Цецилия уговорила меня забыть… забыться… и на другой день я уже принадлежала тебе. Ну как я могла знать, от кого понесла: от тебя — или от того чудовища в багровом плаще, которое терзало меня всю ночь?!

Выкрикнув это, Троянда с испугом уставилась на Аретино, который пятился, пятился от нее, пока не наткнулся на чашу фонтана. Троянда думала, что он сейчас повернется и ринется наутек, крестясь и оглашая округу воплями: «Изыди, сатана!» — но Пьетро сполз на землю, запрокинул голову… и истерически захохотал.

Захохотал!

Он смеялся, утирая слезы, он что-то говорил, но давился словами, смехом и слезами, и немалое прошло время, прежде чем Троянда разобрала: