Город грешных желаний

Словом, мечты в голове Паоло роились самые радостные, и он ощутил себя так, словно вдруг споткнулся — и упал на черный, осклизлый пол, когда в камере их встретила не обезумевшая, рыдающая, готовая на все ради продления жизни женщина, а неподвижное тело, столь же холодное, как та каменная скамья, на которой оно лежало.

— Вот те на… — растерянно промямлил Паоло, а Лука злорадно хихикнул:

— Что, не выйдет сегодня почесаться задарма? Понапрасну губу раскатал?

— Будто б ты не раскатал! — огрызнулся Паоло, и Лука сокрушенно зашмыгал носом:

— Был грех! Да, не повезло… Померла!

— Неужто померла? — испугался Паоло. — А может, в бесчувствии? Говорят, с благородными это бывает.

— Да какая она благородная! — пренебрежительно хмыкнул Лука. — Распутная монашка. Нашел тоже благородную!

— Распутная монашка? — изумился Паоло. — Да за что же ее сюда одну, когда тут весь монастырь должен по лавкам сидеть, и не один монастырь?!

Дура потому что — вот и очутилась здесь, — пояснил Лука. — Умные-то не попадаются! А эта, верно, спятила: мало ей показалось обыкновенных мужиков — захотела залезть под священника!

— А что, они разве этим не балуются? — удивленно спросил Паоло. — Я слышал, в Сан-Джорджо да и в других мужских монастырях такое творится…

— А ей, видать, мало было своих, — терпеливо ответил Лука. — Может, она их всех уже перепробовала, чего-нибудь свеженького захотелось. Знаешь, на кого она покусилась? На секретаря папского посланника!

— Да что ты говоришь?! — ужаснулся Паоло. — Самого папы римского?!

— Ага, вот именно. Сам я точно не знаю, но Марио, тот, что прислуживает писцам, говорил, мол, посланник этот прибыл из Рима для проверки благочестия в наших монастырях, да проверки никакой учинить не успел, потому что секретарь его в первую же ночь затащил к себе в келью эту девку и давай из нее бесов изгонять! Ходят слухи, будто она его всего высосала, ну и, чтоб снова взбодрить, стегала кнутом.

— Кнутом? — взвизгнул Паоло, и Лука принужден был сурово шикнуть на не в меру возбудившегося напарника:

— А ну, замолкни! Опасные разговоры!

— Я молчу, молчу! — жарко зашептал Паоло. — Только скажи, что с тем секретарем сделают? Марио не рассказывал?

Марио был в своей среде важным лицом, и знакомство с ним весьма льстило самолюбию Луки.

— Мне рассказывал, — подчеркнул он, как если бы беседы с Марио были для него самым обычным делом. — Не повезло бедняге. Сам понимаешь, из-за него вся эта затея с проверкой провалилась. Ну какая теперь может быть проверка?! Посланник папы с позором отбыл в Рим, а еще раньше наши-то снарядили туда донесение: ну и распутников, мол, вы прислали в нашу святую обитель!.. Ну а секретаря тут оставили ответ за все держать. Посланник же столь разъярился, что начал пить. Остановившись на постоялом дворе, он выпил сряду пять кружек вина с водой, и кружек столь больших, что каждая могла вместить три обыкновенные кружки. И что ты думаешь?! К вечеру того же дня помер! Кто врет, будто от злости, кто говорит — от какой-то необычной болезни, другие клянутся, что от воспаления горла. Как бы то ни было, наказание господне поразило его внезапно и быстро. Да и секретарю не поздоровилось… Лишился и сана, и бенефиций. А дальше как положено — надели рубище, дали в руки деревянное распятие, отвели в вечную тюрьму.

— Где же? — начал озираться Паоло. — В какой камере?

— Да не у нас! — отмахнулся Лука. — Если бы у нас, его бы хоть кормили! Бедолагу этого заточили в верхней келье того самого монастыря, который он осквернил своим блудодейством…

Паоло очень хотелось подпустить подходящую шпильку, он даже хихикнул возбужденно, однако побоялся прервать поток красноречия Луки и заставил себя замолчать.

— Двери в ту келью заложены наглухо, чтоб ни выйти из нее, ни войти никто не мог.

— Ни войти никто не мог? — вытаращив глаза, повторил Паоло. — Он, стало быть…

— Вот-вот, — сурово кивнул Лука. — Дана ему одна чаша воды и один ломоть хлеба, одна посудина масла и факел. А распоряжение от Совета инквизиторов такое: держать блудодея там замурованным, чтоб жил столько, сколько достанет продовольствия и сил.

Сколько достанет продовольствия и сил… — эхом отозвался Паоло, вообразив себе жуткое зрелище медленного умирания. Впрочем, поскольку вся его служба тюремщика состояла именно в созерцании такого медленного умирания, он довольно скоро ободрился и с новым сожалением воззрился на простертое на лавке тело: