Город грешных желаний

— А не боишься, что Гриня у тебя добычу-то отобьет? Ты уж лучше еще одну такую раздобудь, чтоб вам не разодраться.

— Где ж я ее раздобуду? — изумился Васятка. — Ты в уме? Она там, на берегу, одна была.

— Вот, держи! — Прокопий кинул монетку. Она весело блеснула в лунном свете — и исчезла в темной траве. Эх, раззява! Да на эти деньги ты мог бы шлюх для всей команды нанять!

А ну заткнись, Прокопий! — яростно рыкнул Васятка. — Ум тебе, видать, для того даден, чтоб глупость из себя выдавливать. Да неужто не ясно тебе: русская она, русская! Попала в беду, помочь ей надобно. Кто ж поможет, кроме своих?

— Ну, найдется кто-нибудь… — туманно проговорил Прокопий.

— Кто-нибудь? — с расстановкой повторил Васятка. — Эх, дурак я был, когда не ответил Грине: мол, не пойду я с тобой в басурманские земли батюшку твоего из неволи выручать. Найдется кто-нибудь другой!

Прокопий даже ахнул. Его от стыда словно в кипяток окунули!

— Так ты думаешь… — прошептал потрясенно. — Ты думаешь, она беглая? Из турецкой неволи?!

— Да я себе язык откушу, коли не так! — убежденно проговорил Васятка, направляясь со своей ношей к мысу, где они оставили лодку. Прокопий, забывший все свои возражения, семенил следом. И оба они даже не подозревали, как Васятке повезло, что тот ангел, который следит за исполнением клятв, в это мгновение замешкался или отвернулся, не то быть бы жалостливому москвитянину без языка!

17. Спящая красавица

Когда море смирилось с тем, что Троянда больше не его добыча, оно принялось забавлять ее и тешить. Оно прикинулось до того добрым, что Троянда почти уверилась, что она вновь стала Дашенькой, которая дремлет на мамушкиных руках под мамушкину колыбельную. Она слушала песенку — и сама напевала ее, а море качалось, качалось…

Потом вдруг что-то с ним случилось. Ни с того ни с сего оно обернулось другими руками, не столь нежными, зато очень крепкими, и перестало петь; теперь оно беспрестанно спорило само с собой на два голоса, причем первый был толстым, успокоительным, словно дальний, безопасный рокот прибоя, а второй — тонким, порою срывавшимся на визг: так визжит волна, уходя с берега и сгребая за собой гальку, мелкие ракушки, песок… Троянде чудилось, что море вот-вот утащит ее снова в свои неизмеримые бездны, поэтому при звуке второго голоса она начинала метаться, стонать, а когда слышался успокаивающий рокот — притихала.

Соленый запах моря сменился сладким благоуханием, и Троянда тонула в этом ароматном забытьи, когда немилостивый сырой ветер вновь ударил брызгами ей в лицо. Она вскинулась, в ужасе обнаружив, что лежит на дне какой-то лодки. О боже! Да неужели ее чудесное спасение, мучительная борьба с морем, его причуды и забавы лишь померещились ей, и она снова лежит в лодке тюремщиков, которые везут ее к берегу лагуны на казнь? Или… или ее забросали камнями так, что всплыть не удалось, и тело ее покоится на дне, а это не сама Троянда, а лишь ее грешная душа находится в лодке пресловутого Харона, и долог путь через Ахеронт?.. Прилив ужаса был столь силен, что Троянда страшно вскрикнула, рванулась, больно ударившись головой, — и, как ни странно, именно эта боль успокоила ее, потому что бесплотная душа, конечно, не могла испытывать никаких телесных страданий, тем более столь сильных. И, словно ее крик вызвал к жизни некие таинственные силы, море опять заговорило на разные голоса:

— Да она просто бесноватая! Вот чего, спрашивается, орет? Всех на корабле перебудит!

— Ну подумаешь, большое дело! Как пробудятся, так и снова уснут.

— Уснут? Жди! Да они тебя за борт выкинут вместе с твоей… этой… Знаешь же: баба на корабле — жди беды.

— Знаю. Так ведь это ежели в море, при плавании. А мы, чай, еще на причале. Неужто не видал, скольких девок на соседние суда приводят — и ничего, пока еще ни одно не потонуло и на части не развалилось, хоть и качаются из стороны в сторону, как при шторме.

— Качаются? Это почему ж?

— Да потому, высокомудрый Прокопий свет Иванович, что каждый матрос со своей девкой его раскачивает, а ежели все враз?..

— Не скоромничай, Васятка! Не смей! Вот скажу брату Григорию, как ты…

— Ох, ох, ох, держите, спасите, ну я прямо-таки весь трусюся с перепугу! Думаешь, Гриня наш куда пошел?

— Как это — куда? Искать, где живет тот синьор, который нам должен помочь. А куда еще?

— Ну, днем, не стану спорить, он его и впрямь искал. А сейчас, готов биться об заклад, Гриня изо всей мочи раскачивает какую-нибудь тратторию вместе с самой горячей девкой, которую только смог отыскать! Брат твой еще не скоро в монахи запишется, помяни мое слово! Не то что ты, головастик.