Русские инородные сказки - 3

Хорошо, если получится сразу уснуть. Тогда можно спокойно проспать до самой Эворы. Если не получится, придется все три часа таращиться в темное окно и воевать с руками.

Алешандра уже наловчилась усыплять себя в автобусе. Она тихонько покачивается в такт движению и бормочет себе под нос что-нибудь ритмичное — какой-нибудь стишок или песенку. Детскую или революционную. Ни в коем случае не про любовь. Песни про любовь никак не подходят в качестве колыбельной. Они не усыпляют.

Больше всего Алешандре нравятся всякие бессмыслицы. Помощница Габи по дому, Наташа, с утра как раз научила ее одной русской скороговорке. Сказала — она про Алешандру. Алешандра по-русски скороговорку не запомнила, сплошные “шшшшшшшшш” и “ссссссссс”. Зато запомнила перевод. И теперь бормочет тихонько: Шла Шана по дороге и сосала сухую круглую печенюшку с дыркой… Шла Шана по дороге…

Со стороны Алешандра в накидке напоминает подтаявший сугроб. Пилотка съехала набок, шея ушла в плечи, глаза закрыты, только губы шевелятся: Шла Шана по дороге и сосала сухую круглую печенюшку с дыркой.

Алешандра засыпает и радуется этому во сне. Кажется, на этот раз обошлось. В автобусе хорошо. Уютно покачивает. Вот только ноги что-то замерзли…

— Ша-на, — звучит у Алешандры в голове прерывающийся шепот Аны-Риты, — а ты мастурбируешь, когда у тебя мерзнут ноги?

Алешандра вздрагивает и просыпается. Не обошлось.

Руки, сложенные на коленях, оживают. Левая мертвой хваткой вцепляется в правую. Алешандра зажмуривается и принимается торопливо бормотать русскую скороговорку.

— Шлаааааааа Шана по дороге, — почти поет она, убаюкивая ненавистные руки, — шлаааааааа Шааааааана по дороооооооооге…

Но теперь уже пой, не пой, не поможет. Правая рука высвободилась из жестких тисков левой и играет с застежкой форменных брюк. Левая тщетно пытается ее остановить. Наконец правой надоедает борьба, и она решительно расстегивает взвизгнувшую молнию.

— Это не я, — отстраненно думает Алешандра, пока резвые холодные пальчики трогают, щекочут и теребят. — Это не я, это другая Шана. А я иду по дороге. Я иду по дороге и сосу сухую круглую печенюшку.

Эта сухая печенюшка почему-то беспокоит Алешандру даже больше, чем неуправляемые руки.

В ней есть что-то неправильное, неритмичное. Как-то она по-другому называется, Наташа говорила утром, но Алешандра забыла.

— Шла Шана по дороге и сосала печенюшку, — бормочет Алешандра. Ей сейчас кажется, что если она вспомнит правильное слово, ей удастся раз и навсегда усмирить проклятые руки. И она повторяет и повторяет осточертевшую скороговорку.

— Шла Шана по дороге и сосала печенюшку. Печенюшку. Шана сосала печенюшку. Шла Шана и сосала…

Внезапно в сознании всплывает странное слово “сушка”. Алешандра пробует его на вкус и от облегчения открывает глаза. Она вспомнила. Шла Шана по дороге и сосала сушку!

В ту же секунду Алешандру волной накрывает стыдный, мутный, но восхитительный оргазм.

©Лея Любомирская, 2005

Лея Любомирская

Малютка

В полдень Клаудиня начинает скрипеть. Она всегда начинает скрипеть ровно в полдень, и Саломита всякий раз изумляется — откуда у Клаудини это? Ну, хорошо, допустим — биологические часы. Но где это видано, чтобы биологические часы тоже переходили на зимнее время? Клаудиня не дает Саломите как следует сосредоточиться на этой мысли. Клаудиня скрипит на повышенных тонах, как рассерженная дверь. Клаудиня хочет есть.

Саломита быстро накрывает на стол. Кладет на стол клеенку. Поверх клеенки — скатерть. Поверх скатерти — полотенце. На полотенце ставит поднос. На подносе — тарелка с супом, ложка и стакан томатного сока. Клаудиня любит запивать еду томатным соком. Она приоткрывает рот, скашивает глаза и внимательно смотрит, как красные струйки сбегают изо рта на светлый слюнявчик.

Саломита сгребает Клаудиню в охапку. В спине у Саломиты что-то хрустит и взрывается. Вчера Саломита собирала яблоки и упала со стремянки. Потом она долго лежала на земле и смотрела на худого голубя, который судорожно отрыгивал еду, чтобы накормить толстого птенца. Птенец прыгал вокруг голубя и скрипел, как Клаудиня. Ружериу перепугался. Ружериу метался между Саломитой и телефоном. “Я вызываю скорую”, — сказал он. “Не вздумай”, — ответила Саломита. “Тогда я сам отвезу тебя в больницу”. “А как же малютка?” — спросила Саломита. “Я убью ее, мам, — сказал Ружериу. — Однажды я ее просто убью”. “Знаешь что? — сказала Саломита, лежа на земле и глядя на него снизу вверх. — Тебе уже, наверное, пора. Я положила тебе джинсы, свитер в полоску и теплую пижаму. Если заночуешь в Визеу, поцелуй от меня тетю Джулию”.