Русские инородные сказки - 3

— Ну, знаете… Киберпанк… Если я всю жизнь купаюсь в магии, как я могу писать про нанотехнологические галлюцинации?

— Почему же. Есть примеры.

— Извините, — перебил осмелевший маг. — А о каких правилах игры вы говорили?

Дракон помолчал, отдавая все свое внимание вину и сигаре. Потом вздохнул:

— Конечно же. Вы еще молоды, и совсем недавно… Позвольте спросить вас, почему вы, обладая всем этим, — он повел рукой, — попросту не купили себе собственное издательство и не выпустили книгу сами?

— Это было бы как-то нечестно. Неинтересно.

— Вот именно. Когда мы, много веков назад начали игру, мы уговорились соблюдать правила. Не жульничать. И не пользоваться нечестными приемами, потому что так будет неинтересно.

— Какую игру? Как она называется?

— А никак. Скажем, “Мир во власти людей”. Как угодно. По-моему, весьма необычно и забавно получилось. Особенно последние три века. И к тому же никто не лезет в наши дела.

Ошарашенный маг во все глаза смотрел на довольного дракона:

— И… много вас?

— Нас, — поправил тот. — Как вам сказать…

Ответ дракона был прерван легким сквозняком, который мгновенно превратился в небольшой вихрь около столика. Несколько листков многострадальной распечатки были втянуты в воронку вихря, затем тот сформировался в человеческие очертания, и перед столиком появилась девушка с коробкой пиццы в руках. Она сердито посмотрела на мага и сказала:

— Знаете, это безобразие. Позвонили и ушли из квартиры. Я бегаю за вами весь день. Вот ваш заказ, и я не удивлюсь, если она остыла.

— О, Лорд! — она заметила дракона. — Вы сегодня были не очень-то вежливы.

…Где-то над скалистой снежной пустыней, на краю света, в замке на вершине невероятного пика, что вровень с пустым эфиром, три странных создания смотрели на неуместную коробку пиццы на столике черного дерева.

Затем один из них вздохнул и материализовал нож:

— Что ж, если она без анчоусов…

©Иван Матвеев, 2005

Ольга Морозова

Из книги "Взаимно"

Ольга Морозова

Кот и плюшевая зайчиха

Он же вот, понимаешь, он же так это делает, что просто смотришь и думаешь: боже мой. Ага, так вот прямо и думаешь. Потому что он делает такое лицо, господи, да, ну что ты меня поправляешь, морду, ну, делает же — значит, лицо. Он говорит без слов: гады, сволочи, муки мои неземные, движения души моей в профанацию превращать, что же вы мне подсунули, а. А потом, убедившись, что ты смотришь, оборачивается к ней и оглядывает ее всю, с деланным равнодушием, мол, ну-ну, и вот с этой, да? И к тебе снова: видишь, на какие жертвы идти приходится, видишь, как мучаюсь, как же ты можешь — с ней же мне предлагается жить долго и счастливо, любить ее нежно и страстно, а она же некрасивая, немилая, неграциозная, неинтересная, не-жи-ва-я, понимаешь ты или нет? А потом он вздыхает, мол, чего уж, ладно, а вдруг, ну не могу же я больше так, издает возглас, исполненный страданий, прижимает ее к полу и начинает процесс. Она легкая, поэтому они делают два-три круга по комнате, медленно, в полном молчании. Он сначала с отвращением как-то, а потом ничего, нежно, увлеченно — вроде так и надо. А потом все заканчивается. Он отупело слезает с нее, облизывается машинально и падает на бок. И лежит так минут пятнадцать, в полном обалдении. Потом уходит спать. А потом все начинается снова: мучения, вопли, взгляды вокруг, полные укора, интерес (а вдруг?), чувства, секс, обалдение, сон, пустота…

Вам это ничего не напоминает, нет?

Вот и мне нет, вот и мне.

©Ольга Морозова, 2005

Ольга Морозова

Я знаю, как это будет

“Угу”, — скажет она и вопьется теплыми губами в рыжий кончик и станет втягивать его в рот, помогая себе зубами.

Я скажу ей громким шепотом: “Знаешь, ты такая красивая”.

“Ага”, — будет она жевать, хрустеть, перемалывать морковку белыми ровными резцами.

А я буду говорить: “Ты — самая лучшая, и ближе тебя никого для меня нет на свете”.

“М-м-м”, — невнятно пробормочет она, ловя падающую ботву, дожевывая последний кусочек.

А я стану рассказывать ей торопливо: “Я знаю, как это будет. Мы будем жить с тобой в чудном доме, в лесу, у озера, любоваться утром свежей листвой и пронзительно-желтым солнцем, а вечером станем купаться и слушать ветер”.

“Мням”, — доест она и ботву тоже и сыто погладит себя по брюшку.