Убойные ребята

– Договорились, – сказал тот дребезжащим голосом, пыхтя и отдуваясь. – Сто бакса.

Бергу это надоело. Он сунул тому зеленую бумажку со словами: «Был бы ты помоложе лет на триста, я бы тебя сразу убил, чтоб не мучиться!..» «Китаец» стал рассматривать нули на банкноте, потом согласно закивал и заулыбался, а Колоб сказал:

– Тоже мне – бедни китайса! Я ему в рот «волыну» засадил, а у него во рту полно пластиковых зубов этих самых, которые у америкашек, а он!..

«Да, – отметил для себя Влад, сдержав невольную дрожь, – этот Колоб не так уж глуп, как кажется с первого взгляда». В самом деле, с точки зрения стоматологии Свиридов мало соответствовал старому азиату с дряблой физиономией и трясущимися руками. Кстати, о руках: если Колоб углядел зубы, то ему ничто не мешает сдернуть с рук Влада смешные, совсем не по сезону, вязаные варежки и убедиться, что открывшиеся под ними руки совсем не подходят престарелому жителю Поднебесной. И Свиридов не нашел ничего лучшего, кроме как повторить коронную идиотскую фразу «Моя есть бедни китайса» и добавить под угрожающими взглядами братков:

– Моя показет, где господина мужика.

– Вот и чудно, – сказал Берг. – Поехали, Юрок. Тут недалеко ведь, дед? Только смотри – без обмана. Если что – никакие три внука и отмазки по бедности твою желтую морщинистую жопу не спасут. Поехали!..

* * *

Свиридов дал понять им, что ехать надо на окраину города. Когда он проезжал те места на машине Юли, он отметил, что там, на сопках, располагаются глухие кварталы почти сельского типа, где если не преобладал частный сектор, то, по крайней мере, было очень много ветхих двух– и трехэтажных домов, а также едва ли не избяных строений; и вся эта унылая архитектура мал-мала (если пользоваться русско-китайским наречием Влада Свиридова) разбавлена пяти– и редко девятиэтажными корпусами.

Бедная окраина богатого приморского города.

Тем временем уже заметно смерклось. Сумерки сжали город влажным преддверием грозы. Джип летел по почти пустым улицам, бандиты быстро-быстро перекидывались тревожными репликами, а когда Владимир сказал, что уже приехали и что им следует остановиться во дворе «воо-о-он та дома с фонарика», Берг повернулся и, резко притянув к себе голову Влада (Свиридов испугался, что, не дай бог, свалится парик, хотя он прикрепил его надежно), выговорил:

– Если ты нас обманул или хочешь подставить, то в любом случае можешь оставить себе сто баксов: надеюсь, что тебе хватит их на похороны.

Свиридов закивал и поспешно отстранился.

– Что-то уж больно просто, – негромко сказал Юрок, наклонясь к уху Берга. – Дед явно хочет нас подставить. Не такой дурак тот парень, который его посылал, чтобы до сих пор быть здесь, если дед в самом деле его слил. Да и дед не так прост, каким хочет показаться. Я думаю, надо его еще хорошенько тряхнуть.

– Не надо, – сказал Берг. – В любом случае нам нужно проверить, куда он нас приволок. Этот район в присмотре у Косого Мусы, так что никаких серьезных проблем я не вижу. Если только какие залетные, но ведь это… Ладно! – оборвал он себя. – Если мы будем и дальше тут сидеть, в джипе, то скоро сменим эту тачку на другую. На катафалк. Грек устроит, я его, суку, знаю. Он, конечно, никогда без дела не придавит, но тут есть к чему придраться. Да и дело, верно, важное, иначе Грек бы так не парился. Я помню, что когда он расстреливал среди бела дня Казбека с пятью его «чичиками», то и то кипешился меньше, чем сейчас. Там его, наверно, сверху подперли. Все. Точка. Базар объявляю законченным. Дед… китаеза, на выход, бляха-муха! Надышал тут в салоне своим перегаром сивушным, не продохнуть, бляха-муха!

– Моя не боись мух, – тупо пробормотал Влад и, кряхтя, полез из салона.

Подъезд был слеп и глух. Ни единой лампочки. Где-то точится назойливый тоскливый звук капающей воды. Из подвала тянет сыростью. Из-за двери ближайшей квартиры донесся вопль «Опять нажрался, тварь!!», а потом чей-то рев и глухие, шлепающие звуки ударов под прерывистое мычание. Свиридов шел первым, за ним, придерживая его за руку – здоровенный Юрок, далее Берг, а замыкал процессию натянутый, как струна, Колоб, и если бы была совершенная тьма, без неясных наплывов света из окон подъезда, то, верно, можно было бы увидеть, как в темноте светится от накала страстей его картофельный нос.

Они поднялись на третий этаж. Площадка лестничного пролета уныло пахла помойкой, а в дальнем углу, привалившись к стене, лежало что-то темное, быть может, и испускавшее эти миазмы. Свиридов выпустил через зубы сдавленный выдох и выговорил дурным дребезжащим голосом: