Приговор воров

Щукин не знал, что ответить. Этот дед Паганини интересовал его все больше.

– Нет, наверное… – неуверенно сказал Николай.

– Вот, – заявил старик, – когда человек любит, объект его любви не обязательно должен быть реальным и ощутимым.

– А-а! – догадался Щукин. – Сту… Васька любил не самого отчима, а образ родного ему человека – отца. Так сказать – тень отца Гамлета.

Он рассмеялся, ожидая, что и дед Паганини посмеется шутке.

Старик спокойно посмотрел на него и коротко сказал:

– Дурак.

Щукин немедленно заткнулся. Дед Паганини снова внимательно посмотрел на него. Николай вдруг поймал себя на том, что старик внушает ему какой-то безотчетный страх.

Дед Паганини о чем-то задумался, держа в руках свою кружку. Потом он тряхнул совершенно голой головой – кожа, обтягивающая черепные кости, была покрыта желто-коричневыми пятнами старческой пигментации и лоснилась под хирургическим светом электрической лампочки.

Старик медленно вытянул портвейн из кружки и продолжал свой рассказ:

– Теперь перейдем к самому интересному… Самому интересному для тебя, я имею в виду, – уточнил он. – Тебе, как я понял, хочется услышать, как отчим-псих избивал маленького мальчика ремнем, и все такое прочее?

Щукин качнул головой, что должно было означать: «не очень мне все это интересно, но если вы так желаете рассказать, то почему бы и нет».

– Слушай, – снова заговорил старик, – после смерти матери мальчик стал страдать неврастенией, – дед Паганини тщательно выговаривал медицинские термины, – что выражалось, в частности, в том, что у него каждую ночь и почти каждый день случались непроизвольные мочеиспускания и каловыделения…

Щукин хотел хихикнуть, но, посмотрев на лицо старика, отказался от этой мысли.

– Его отчим боролся с болезнью мальчика своеобразным способом… – Тут старик прервал себя и заговорил быстрее: – Я еще не сказал, какие симптомы психического заболевания были у отчима Васьки. Так вот, в отчиме жили два человека – помнишь, я говорил о раздвоении личности? Первый человек был романтик, знавший наизусть тысячи романов о вечной любви и ее рыцарях, а второй был заурядным садистом. Да… – старик нахмурился, как будто слушатель хотел ему возразить, – он был романтик.

Щукин медленно поднял свой стакан и выпил половину того, что там находилось. Дед Паганини тут же налил ему портвейна до краев.

– Обострение болезни у отчима всегда наступало по ночам, – говорил старик, – это связано было, очевидно, с застарелой бессонницей. Проще говоря, днем отчим был примерным папашей, даже, наверное, лучшим отцом в мире – внушал мальчику теории о ценностях настоящих человеческих отношений, читал вслух старинные романы, а ночью… – старик замолчал.

Николаю снова стало не по себе. Говорят, дети впитывают в себя окружающие их настроения, которые закладывают фундамент для их находящегося в стадии становления характера.

«Представляю теперь, что получилось из малолетнего Васьки», – подумал он.

– Однажды ночью, – глухо заговорил старик, – отчим, чтобы отвадить мальчика гадить в постель, зашил ему анальное отверстие.

– Как это? – не понял Щукин.

– Ниткой, – ответил старик, – и иголкой. А в другую ночь отчим сшил мальчику кожицу на члене, чтобы тот не мочился в постель.

Щукина довольно ощутимо замутило.

– Придя в себя, отчим, который о своем ночном состоянии помнил довольно смутно, разрезал нитки, но… Мальчику уже была нанесена тягчайшая психическая травма. – Дед Паганини надолго замолчал, потом продолжил: – Подобные сеансы лечения ребенка от непроизвольных испражнений и мочеиспусканий повторялись еще несколько раз. Пока…

«Пока малолетний Васька не убил своего мучителя», – мысленно закончил Николай за старика.

– Пока отчим в один прекрасный день не исчез, – договорил старик.

Он налили себе и Щукину портвейну.

– Я одного не понимаю, – сказал Щукин, чтобы хоть как-то отреагировать на все чудовищные вещи, которые он услышал, – как мог мальчик любить такого изверга.

Старик долго молчал. Очень долго молчал.

– Не знаю, – сказал он наконец. – Не знаю… почему я тебе все это рассказываю… Наверное, потому, что все близится к развязке, – загадочно высказался дед Паганини. – Ладно, – прервал он сам себя, – история закончена. Гони бабки. Только имей в виду, что мои слова дешево не ценятся.

– Интересно, – усмехнулся Щукин, к которому уже вернулось обычное его спокойное и уверенное состояние духа, – за что же мне платить?