Молодой маг Хедин

– Вся магия уже сама по себе есть нарушение «естественного хода вещей», – возразил Хедин. – Но ты заставил меня задуматься, почтенный Хрофт. Установить свою, истинную справедливость… в этом что-то есть, досточтимый. В этом что-то есть.

(Комментарий Хедина: Старый Хрофт, разумеется, передаёт наши с ним разговоры не дословно и далеко не во всех деталях. Здесь он изобразил меня каким-то розовощёко-восторженным юнцом, что, естественно, неправда. Никогда я таким не был. Но вот про «свою собственную справедливость» он написал точно. Именно тогда я подумал, что Великий Предел, отделяя светлое от тёмного, лёгкое от тяжёлого, доброе от злого и так далее, как раз и должен задавать ту самую «справедливость», проводить черту, где кончается жёсткость и начинается жестокость, где кончается необходимость и начинается тирания.

Цветущий луг меж чёрной и белой крепостями… сейчас я вспоминаю себя тогдашнего с улыбкой. Даже того Хедина, что составлял многомудрые планы и собирался вытащить друга со Дна Миров.

Как я говорил? Старый Хрофт «перевернул все мои представления о Реальности»? Пожалуй, слишком сильно. Всё-таки тогда я… наверное, отличался некоторой восторженностью, как ни грустно в таком признаваться мне, нынешнему богу Равновесия. Впрочем, богу ли? Или просто управителю, распорядителю магических потоков, ключарю, отпирающему мельничный лоток и пускающему воду на тяжёлое и скрипучее колесо, вращающее жернова?

Со Старым Хрофтом мы постранствовали тогда знатно, что и говорить. С Си мы тогда были в разладе, Ракот уходил всё глубже в нижние миры, подбираясь к Кипящему Котлу, а мы с Отцом Дружин меряли все четыре континента Большого Хьёрварда. Наверное, без опыта и памяти тех странствий моё долгое изгнание после падения Ночной Империи вышло бы совершенно иным.

Чему он учил меня? Руны и причудливые заклинания, новые для меня, привыкшего к «повороту миров». Я тоже делился с ним кое-чем, но главное всё же неизменно оказывалось в другом.

В разнообразии сил и их стремлений. Краеугольный камень всего того, чему нас учили: есть лишь два полюса в мире, и к ним стремится, к ним нисходит всё остальное. Дела, стремления, мысли, планы и надежды – всё и у всех есть лишь отражения двух великих аттракторов, светлого и тёмного, меж коими и проложен тот самый Великий Предел.

Старый Хрофт старался доказать мне, что это не так.)

X

Огнедышащие горы Восточного Хьёрварда смотрят на океан, омывающий края света. Мир плосок, он заключён в хрустальных сферах, где движутся – или навек застыли – солнце, луна и звёзды. О прозрачные стены небесных сфер бьются волны; здесь не бывает мореходов, сюда не заплывают даже подводные чудища. Край суши здесь ощетинился острыми конусами вулканов, острыми настолько, что учёные-землечертители, составляющие описи всех хребтов, морей и рек, сошли бы с ума, потому что изрыгающие лаву горы не могут сохранить столь первозданную остроту.

Это делает магия. Этим заняты существа, которым нет дела до бед или тревог большого мира. Им помогают лунные волки, потомки великого Первомага, Лунного Зверя. Вообще-то их удел – северные края, но небольшая стая устроилась вот здесь, на самом краю сущего.

– Посмотри на них, – сказал Старый Хрофт.

– Деревня, поля. Земля, видно, богата, на пепле всё хорошо растёт. Вижу карликов, ещё именуемых «половинчиками», занятых в полях и на огородах. Вижу волков…

– Очень хорошо. А что ещё видишь?

– Жертвенник, – голос Истинного Мага дрогнул.

(Комментарий Хедина: опять какие-то саги…)

– Жертвенник, правильно. И кровь на нём ты тоже видишь?

Хедин молча кивнул.

– Здесь убивают людей. Или гномов, или даже эльфов, вообще любого, кто попадётся. Убивают нечасто, но с завидным постоянством.

– Магия крови? – быстро спросил Истинный.

Отец Дружин кивнул.

– А догадываешься, зачем?

Хедин сощурился, окинул взглядом утопающую в зелени деревушку.

– Разумеется. Любой смог бы – огонь слишком близок к поверхности, требуются магические скрепы, чтобы пламя не вырвалось наружу.

– Мучения и ужас жертвы, – медленно сказал Отец Дружин, – здешние колдуны превращают в защиту для всего клана. В своё время мне пришлось изрядно потрудиться, пока я понял, как они это делают.