Роковое зелье

Позади раздались шаги, и у Екатерины по спине мурашки побежали: она узнала тяжелую поступь отца. Метнулась в комнату, подбежала к кровати в детском, полуслепом страхе перед родительской яростью. Хотела плюхнуться на постель, сделать вид, что спала, но дверь уже начала приотворяться. Екатерина судорожно вздохнула, как вдруг кто-то схватил ее за руку и с силой потянул в глубь алькова, за полог. Рядом с ее глазами блеснули чьи-то сочувственные глаза, взметнулась рука, прижавшая палец к губам, и Екатерина с некоторым трудом узнала в стоявшей рядом девушке загадочную родственницу, из-за которой нынче разыгралось столько странных событий.

– Дарья Васильевна! – послышался недовольный голос. – Дитятко, нельзя же так. Я вас по всему дому бегаю ищу. Может, у вас в глуши каждый сам себе господин, а у нас тут воля императора – закон, и ежели государь желает видеть вас при своем столе…

Полог отлетел в сторону – и перед девушками появился князь Долгорукий. Домашний камзол его был расстегнут, крупное, некогда красивое, а теперь обрюзгшее лицо раскраснелось от избытка выпитого и от злости. Мгновение он изумленно смотрел на племянницу и дочь, а потом вдруг размахнулся – и отвесил Екатерине такую пощечину, что та покачнулась и упала бы, когда б ее не поддержала Даша.

– За что? – простонала Екатерина. – Что приключилось?

– Что приключилось? – с ненавистью прошипел отец. – Я ночей не сплю, недоедаю, недопиваю, думу тяжкую думаю, как счастье дочери устроить, возвысить ее желаю так, что и не снилось никому, а она невесть где таскается? Где была? – Он подхватил подол ее платья, на который щедро нацеплялись репьи. – Где валялась, по каким кустам? С кем?! Опять с этим своим…

– Со мной, – дерзко перебила его Даша. – Княжна была со мной. Она оказалась так добра, что согласилась погулять со мной по саду. Я по деревенской своей дикости и дурости еще робею в вашем доме, никак не могу поверить внезапному повороту своей судьбы, и княжна дала мне время успокоиться, в себя прийти. Простите великодушно, дядюшка, ваше сиятельство, ничьей вины тут нет, кроме моей, мне и ответ перед вами держать.

Алексей Григорьевич откровенно оторопел. Даже винясь, девчонка держалась с необычайным достоинством, а гладкая речь ее поразила искушенного в витийстве князя. Да, да, говаривали, будто этот Василий Воронихин, ради которого Софья, сестрица троюродная, свою жизнь поломала, был словоблуд, каких мало, тем и сбил с толку родовитую красавицу, тем и искусил ее. Видать, от отца и набралась Даша умения плести словесные кружева.

– С тобой? – неловко переспросил он. – Ну, коли так… Ладно, коли так. Однако же нет, не ладно! – снова вспылил князь. – Государь же ясно сказал, что желает тебя видеть за обедом, не только Катьку, но и тебя, а ты вместо этого потащилась по саду шлёндрать. Знаешь, милушка моя, коли желаешь в моем доме жить…

Екатерина стояла вплотную к Даше и почувствовала, как та вздрогнула. Руки ее порывисто сжались, однако голос звучал по-прежнему спокойно:

– Виновата, дядюшка, что ослушалась вас и государя императора. Более такого не будет. Однако же вы ошибаетесь, думая, что я хочу оставаться здесь, в Горенках. Единственное мое желание – воротиться как можно скорее домой, устроить все, что нужно, для погребения моих родителей. Здесь же я задержалась лишь волею императора.

«Ну, говорит как пишет!» – враз подумали отец с дочерью, однако если Екатерина восхитилась и образом речи, и твердостью духа новой родственницы, то состояние Алексея Григорьевича можно было назвать как яростная растерянность или растерянная ярость. С первой минуты, когда он увидал этого чумазого «Даньку», оказавшегося впоследствии Дарьей, князь испытывал смутное беспокойство. Чуял некую угрозу. И, как выяснилось, было чего опасаться! Это же уму непостижимо, что за сеть начала плестись вокруг Долгоруких.

С каждой минутой, с каждым часом положение казалось Алексею Григорьевичу все более неприятным, тяжелым и рискованным. Если герцог де Лириа воспримет случившееся с его курьером не просто за несчастную случайность, а за бесчестие, это еще полбеды. Деньги многое значили в жизни Долгорукого, однако он смолоду жил с убеждением, что всякое богатство – не цель, а средство. Средство для достижения власти! Чтобы сгладить недовольство посланника, который непременно начнет пенять царю на творимые в долгоруковских вотчинах безобразия, князь готов был отдать немалую сумму. Конечно, не восемь тысяч золотых монет… А вот любопытно бы знать, в чем их все-таки везли? В кожаных прочных мешочках? В сундучке? Или на каждом из испанцев был такой особенный нательный пояс?.. Когда курьер очухается, он расскажет. Ну а Никодим Сажин уже не очухается и не расскажет ничего. Кто бы мог подумать, что такой сильный, такой крепкий плотью мужик вдруг загнется от какого-нибудь десятка плетей?! Да, сдох Никаха, унеся с собой в могилу сведения о том, где припрятал испанское золото… Наверняка об сем знает его сообщник и сродник Савушка, да ведь того Савушку еще надо взять.