Имидж старой девы

– Этого я не знаю, – отвечает он с приветливой, обезоруживающей мягкостью. – И как мог узнать? Ведь человек, принесший цветы, исчез!

Я смотрю на Моршана. Такое ощущение, что нашего простодушного красавца подменили. Чего-чего, а простодушия в нем не осталось ни капли! Я убеждена, что он лжет – откровенно лжет нам в глаза.

Похоже, и доктор думает так же».

Я оглядываюсь – и с трудом соображаю, где нахожусь. Смотрю на часы – Бон Дье, как говорят французы! Без четверти одиннадцать! Через пятнадцать минут я должна стоять на бульваре Итальянцев у входа на станцию метро «Ришелье-Друо»! А туда еще бежать! А я еще не готова!

Натягиваю пуловер, влезаю в джинсы, которые сегодня надеваются как по маслу и совсем не жмут. Ну понятно, последние два дня у меня ни крошки «Браунисов» во рту не было, зато стрессов – хоть отбавляй. Скоро шмотки Арины станут мне велики!

Чуть ли не впервые в жизни мысли о близняшке не повергают меня в состояние жесточайшей депрессии, смешанной с агрессией. Потому что думаю я о ней лишь краешком сознания: остальное поглощено дневником, который я продолжаю лихорадочно просматривать, заглядывая то на первые страницы, то на последние, дурея от тех открытий, которые делаю на каждом шагу. В руках у меня – бесценнейший исторический документ. С мая 1814 года он пролежал в потайном ящике бюро, сделанного Луи Полем Верноном для кабинета бывшей императрицы Жозефины. У кого только не побывало бюро за эти годы, десятилетия – столетия! – пока не застряло в мансарде у Мориса в ожидании того часа, когда украсит собой его отремонтированную квартиру! Чьи только руки не брались за витую ручку верхнего ящика! Но никому и в голову не могло прийти, что там, в потайном отделении… Открыть этот секрет можно было только случайно. Или… или если кто-то знал о существовании тайника, знал, что там может быть спрятано нечто…

Я не успеваю додумать, потому что некогда! Смертельно некогда! На часах уже без пяти одиннадцать. Сунув дневник в сумку – надо показать драгоценную находку Бертрану! – вылетаю из дверей, вызываю лифт, и вот я уже внизу. Выскакиваю из подъезда – и чуть не сталкиваюсь с… Морисом. Елы-палы, как говорит один мой знакомый! Бон Дье… К счастью, этот самый Дье ко мне сегодня и впрямь добр. Мой бо фрэр даже не замечает переодетую бель сер. Он стоит около неубранной мусорки и с философским видом запихивает под крышку большущий прозрачный пакет, полный каких-то бумажных комков. Я-то знаю, что это за комки! Это Лизкины памперсы, которых за ночь искакивается и исписивается изрядное количество!

Меня вдруг скручивает в припадке истерического хохота. Вспоминаю вчерашнюю ночь и зеленый контейнер, в котором лежал черный пластиковый мешок, а в нем… А теперь в этот же самый контейнер Морис выбрасывает дочкины памперсы. Все рядом, все рядом в этом мире, смех и слезы! Как это написала в своем дневнике неведомая мне Жизель? «Господи, почему во всякой трагедии непременно присутствует фарс?!»

Бегу дальше, сворачиваю на углу Друо – и обмираю. На миг кажется, что вечерний кошмар вернулся. Навстречу мне движется лязгающий зеленый мастодонт, окруженный фигурами в зеленых комбинезонах. Имя им легион! Они с профессиональной небрежностью опустошают переполненные контейнеры и подбирают с тротуаров газеты, пакеты и апельсинные корки.

Я перестаю трястись. Ничего страшного. Жизнь продолжается, а забастовка парижских мусорщиков наконец-то закончилась!

Александр Бергер, 10 октября

200… года, Нижний Новгород

– Александр Васильевич? Добрый день!

– Добрый. А кто?..

– Это ваш тезка беспокоит. Бергер. Помните такого?

– А то! Конечно! Как дела? Нашли какие-нибудь концы?

– Кое-что есть, определенные следы…

– Александр Васильевич, голубчик, так это же здорово! Только докладывать вам бы лучше не мне, а Малютину. Он вам свой домашний телефончик давал? В любое время, ночь-полночь…

– Пока рано еще докладывать, надо кое-какие варианты отработать. Я вам по другому вопросу звоню. По личному, так сказать. Просьба имеется.

– Просьба? Какая просьба?

– Вы уж извините, что затрудняю… Но у меня друг бульдога завел. Щенка. А что с ним делать – не знает! Боится, что вырастет у него плюшевая игрушка, а хотел бы иметь нормально воспитанного пса. А я возьми и расскажи ему про вашего Финта, какой он молодец: и не злобный, как зверь, и поноски носит, и послушный. Чудесный, словом, пес! Сболтнул на свою голову. Мой друг и говорит: покажи ты мне этого Финта, сведи с его хозяином, я хоть с живым человеком поговорю, кто собаку знает, а то пошел в клуб собаководства, так там суют брошюрки в зубы, а чтоб слово сказать, совет дать – таких нет.