Царственная блудница

– Ага! – глубокомысленно сказал Шубин. – Стало быть, сей и есть тот, кто Колумбусом называется?

Разноцветный господин дернулся, но Прохвост издал негромкий, едва слышный звучок своими мощными челюстями, и Колумбус вновь замер.

– Вы его знаете? – изумился д’Эон.

– Да как вам сказать, – уклончиво произнес Шубин, решив, что еще не время открывать карты и срывать маски. Спасти-то жизнь д’Эону он спас, однако из чистого человеколюбия, и откровенничать с ним покуда не собирался, ибо еще не знал, что за намерения у этого странного господина. Прежде нужно было Бекетова выручить. Шубин уже догадался, что тот сидит в подвале посольства, возможно, связанный, а то и раненный. Ладно, любые веревки развязываются и любые раны обрастают шрамами – это Шубин по себе знал, главное, чтобы Никита Афанасьевич был жив! – Афоня мне кое-что рассказала. Я только не пойму... он же, Колумбус этот, с вами вроде бы в альянс вошел. Начал предлагать какие-то средства, могущие заставить императрицу на вашу с Бекетовым проделку снисходительней посмотреть. Ну а потом девушка сбежала, и что дальше было, я не знаю.

– Дальше, минуту спустя, появился племянничек посольский, – презрительно проговорил д’Эон. – С этой самой жуткой собаченцией, которую вы, совершенно непостижимым для меня образом, умудрились не просто заколдовать, но даже переколдовать. Вслед за ним притащились еще несколько до зубов вооруженных посольских бодигардов. Колумбус немедля начал орать, что мы его схватили, угрожали смертью...

– А что, разве вы меня не схватили? – обидчиво прохрипел Колумбус, опасливо поглядывая на Прохвоста и стараясь не шевелить никакой иной частью тела, кроме губ, да и теми не особо усердствовать. – Разве не угрожали смер?..

Прохвост, видимо, счел, что он все же чересчур вольничает, оттого тихонько взрыкнул. Этого было довольно, чтобы Колумбус подавился неоконченным словом.

– Словом, охрана набросилась на нас. Я сразу понял, что силы превосходят наши, и бросился к окну. Но Бекетов желал непременно дать по физиономии Колумбусу, оттого и задержался. Его схватили. Он крикнул мне: «Бегите!» В ту минуту я ничем не мог ему помочь... Я удрал. Беда в том, что, согласно предписанию императрицы, нынче нам следовало покинуть Петербург, я вообще выслан из России... Сначала я рассудил, что ничем не могу быть полезным Бекетову, а потому должен позаботиться о себе. Я отправился в дом, определенный мне под жительство, собрал вещи. Экипаж мой стоял уже заложенный. Все мои покровители от меня отвернулись. Разумеется, ведь в России на дружбу с опальными смотрят косо!

– Во Франции дела обстоят иначе? – невинным голосом спросил Шубин, и д’Эон усмехнулся невесело:

– Туше! ^[17] Совершенно так же. Прошу простить меня, я никого не хотел обидеть...

– Эх, да про опалы в России я и сам все знаю, и еще другим рассказать могу, – печально сказал Шубин, и д’Эон сочувственно кивнул. – Да вы продолжайте, сударь, – отвлекся от неприятных воспоминаний Шубин. – Мы не самое лучшее место для длительных бесед выбрали! Того и гляди, набегут англичане... как бы всех не повязали!

Из груди Колумбуса вырвался тоскливый вздох. Нетрудно было понять его значение!

– Я видел, что племянник с посланником куда-то отъехали вместе, – сказал д’Эон. – У нас есть пословица: «Le chat parti – les souris dansent», «Кот ушел – мыши пляшут». Никакой охраны тут нет! Скорей всего, пьют свой ужасный эль, в карты режутся...

– Мыши пляшут? – усмехнулся Шубин. – Святое дело!

– Однако и в самом деле не стоит слишком прохлаждаться, – заметил д’Эон. – С вашего позволения, я продолжу. Итак, вместе со своим небольшим багажом я подъехал к заставе, и тут меня одолела страшная тоска. Я подумал о тех делах, которые должен был совершить, но не совершил, о своей карьере, которая теперь... которая теперь годилась только для того, чтобы бросить ее pour nourrir aux porcs, на прокорм свиньям.

– Псу под хвост, – уточнил Шубин.

– Вот именно! – охотно согласился д’Эон. – Я вспомнил своего товарища по несчастью, который теперь находился совершенно во власти англичан. А от них можно было предполагать всякое коварство! Я подумал обо всем этом, и моя душа загорелась местью. Я понял, что не могу покинуть Санкт-Петербург до тех пор, пока хоть чем-то не досажу Гембори. И, главное, я должен был хоть что-то сделать, чтобы спасти свою миссию, а не тащиться покорно вон из России, словно нерадивый школяр, выставленный суровым учителем! Я оставил карету ждать около заставы, а сам пешком воротился в город. Мне требовалось измыслить способ, как пробраться в посольство незамеченным. Переодеться, конечно! Переодеться именно в женскую одежду, которую мне не привыкать носить. Однако использовать придворные туалеты, которые у меня имелись в изобилии, я, конечно, не мог. Я их так и оставил в экипаже. Ну, пришлось уподобиться моим предкам-разбойникам, грабившим на большой дороге...

---

17 От франц. touche – укол (фехтовальный термин).