Царственная блудница

И тогда Елисавет наконец вспомнила, что она истинная дочь Петра Великого...

В ночь на 25 ноября, во втором часу пополуночи, Елисавет, молодой граф Михаил Воронцов, Лесток и Шетарди отправились в санях в казармы Преображенского полка, откуда вышли окруженные гренадерами и двинулись брать Зимний.

В ту же ночь Анна Леопольдовна, Антон– Ульрих и дети были арестованы и заключены под стражу. В России свершился государственный переворот. Императрицей стала Елизавета Петровна.

Таким образом, не Анна Леопольдовна, а Елисавет сделала себе подарок ко дню рождения! Правда, с некоторым временным запасом, ибо родилась она 19 декабря, но... лучше раньше, чем никогда!

Санкт-Петербург, дом Василия Чулкова,

1755 год

– Эх, до чего не вовремя англичане подоспели! – не переставал сокрушаться Шубин. – Так и тянуло дать им в морду, но силы были неравны. А если вдруг повязали бы этих наших ослушников, – он кивком указал на сидевших рядом Бекетова и д’Эона, – уже сейчас они оказались бы в крепости. А то и убить могли б, как опальных преступников. За такое наказания нету...

Афоня так и вздрогнула, стиснула руки:

– Нет, нет! Боже сохрани! Хорошо, что ушли!

Д’Эон недовольно пожал плечами, а Бекетов не удостоил ее даже взглядом. Вообще с того мгновения, как Шубин привел опальных в дом Чулкова, где уже ждал встревоженный хозяин, Афоня не спускала глаз с Никиты Афанасьевича, норовила дотронуться до него хоть пальчиком, но он словно не замечал ничего, расщедрился только на короткую и яростную словесную выволочку за побег... Глаза Афони как наполнились слезами, так и блестели ими, видно было, что она постоянно на грани рыданий, удерживается от них только чудом, и Шубин поглядывал на нее с жалостью. Впрочем, и Бекетова он тоже жалел. Уж Алексей-то Яковлевич хорошо знал, что такое безнадежная любовь. Бекетов любит недостижимое – императрицу. Афоня любит недостижимое – Бекетова... Ну что ж, в самом деле, есть люди, которые могут любить лишь луну в небе, и Шубин сам был из их числа.

– Хорошо, что ушли, – кивнул Василий Иванович Чулков. – Да плохо, что у Линара ничего толком не добились. Опасаюсь я его. Не случайно он явился в Петербург. Не случайно связался со шведами. Он ведь бывший саксонский посланник, а Саксония всегда под дудку Пруссии маршировала. То есть, считай, Линар на стороне Пруссии сейчас стоит. Не случайно пруссаки, англичане, шведы, исконные враги России, завязались в союз...

– В какой союз? – насторожился д’Эон, потому что названные страны были также врагами и Франции. – Неужели чтобы помешать подписанию нашего договора с Россией?

– Это само собой, – кивнул Чулков. – Только, сдается мне, дело тут еще важней. Опять же скажу – не случайно Бестужев гоголем ходит. Не случайно он к себе так открыто пригласил англичан – и это после вчерашнего скандала! Не случайно вас, Никита Афанасьевич, англичане задержали и посадили в подвал, чтобы не дать возможности исполнить повеление государыни покинуть столицу. Вот небось жалеют, что мсье д’Эон им в лапы не попался! А ведь на заставах известно, что вы из города не уехали еще, что и Никита Афанасьевич еще в Питере... Все это, не сомневаюсь, будет императрице доложено и отвлечет ее внимание от провинности англичан.

Он не успел договорить, как появился слуга и передал хозяину записку. Прочитав ее, Василий Иванович помрачнел. Махнул человеку выйти и обратился к своим странным гостям:

– Должен вас покинуть. Михаил Илларионович Воронцов письмо прислал, предупреждает, что какие-то неприятности уже начались. Государыня тоже была на приеме у Бестужева, и Гембори что-то ей сказал... Воронцов услышал слова: «Одно старое письмо». Ее величество немедля отбыла во дворец, заперлась у себя, никого видеть не хочет, всех дам своих в тычки разогнала. Я должен ехать. Может быть, мне удастся ее успокоить? А вы ждите вестей.

Чулков поспешно вышел.

– Старое письмо! – повторил д’Эон. – Старые письма – первейшее средство для шантажа. Речь идет о каком-то шантаже! Ах, черт, все же как мы могли Колумбуса упустить?! Не сомневаюсь, что и он нам, и Гембори императрице говорили об одном и том же письме.

– А как нам было его не упустить? – угрюмо проговорил Шубин. – Что, в охапке его сюда тащить?

Дверь снова открылась, дворецкий Чулкова встал на пороге.

– Прибыл господин Колун... Коли... Коливнос! – возвестил он с запинкою, обращаясь к Шубину. – Я ему: хозяин-де отъехал, а он на вас, Алексей Яковлевич, сударь, ссылается. К вам-де явился. Просит принять. Прикажете впустить?