Короля играет свита

Один только митрополит петербургский Гавриил не принял ордена, говоря, что русскому архиерею неприлично исполнять католические обряды.

Но это был глас вопиющего в пустыне, а Гавриила нынче в Зимнем не было. Впереди рыцарей шел Юлий Литта. Это был звездный час великого приора! Недавно распоряжением императора ордену были возвращены все доходы острожского приорства, некогда взятые в казну России.

Они простирались до 120 000 польских злотых в год. Павел увеличил их до 300 000 злотых, “свободных от всяких вычет и обыкновенных и чрезвычайных сборов”.

Особенной конвенцией, заключенной с одной стороны Безбородко и Куракиным от, имени Павла, а с другой — Юлием Литта от лица ордена, Павел утвердил за себя и своих преемников существование Мальтийского ордена в России на вечные времена.

Влияние великого приора к этому времени достигло небывалых высот. Он получил титул русского графа и звание штатгальтера (заместителя) великого магистра — с годовым содержанием в десять тысяч рублей.

Далее, по личному ходатайству Павла мальтийский рыцарь Литта, дававший обет безбрачия, был удостоен разрешения папы римского на заключение брака с Екатериной Скавронской, племянницей самого Потемкина.

При этом Литта не должен был выйти из ордена и сохранил все свои звания и регалии. Огромное приданое этой дамы делало ее желанной добычей для иоаннитов.

Юлий Помпеевич позаботился и о своем брате. Папский нунций Лаврентий получил при новом великом магистре должность, стоившую десять тысяч рублей в год.

Французские рыцари, друзья Литты, также обрели прибыльные посты: де ла Хусайе стал начальником канцелярии ордена, а де Витри — директором пенсионной платы госпитальеров.

Чуть ли не впервые после Бирона чужеземец вознесся при русском дворе на такие высоты и был так обласкан царствующей персоной! Однако Анна Иоанновна любила Бирона плотской любовью.

На Литту же изливалась та самозабвенная романтическая любовь, которую питал Павел к Мальтийскому ордену вообще. Всякий влюбленный мечтает жениться на предмете своих чувств. 29 ноября в Зимнем дворце совершалось своеобразное бракосочетание русского императора с католической религией.

За великим приором один из рыцарей нес на пурпурной бархатной подушке золотой венец, а другой — меч с золотой рукоятью.

Приблизившись к трону и отвесив нижайший поклон императору и императрице, Литта вновь изложил все, что присутствующие уже не раз слышали: факты о бедственном положении мальтийских рыцарей, скитающихся по всему свету, лишенных своих наследственных владений, для которых забрезжил наконец свет во тьме после того, как император Павел дал согласие возложить на себя священное бремя — звание великого магистра ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Князь Куракин и граф Кутайсов накинули на плечи императора черную бархатную, подбитую горностаем мантию, а Литта преклонил колено, поднося ему корону великого магистра и меч — “кинжал веры”.

Император был сильно взволнован: на глазах его выступили слезы. Вот теперь, только теперь, чудилось ему, он истинно достиг вершины своих мечтаний! Звание русского императора казалось ему сейчас чем-то вроде чисто номинального титула прусского князька. Гроссмейстер Мальтийского ордена…

Кто знает, не тогда ли впервые зародилась в голове Павла мысль о том, что папа Пий VI, уставший от дел, может спокойно идти на покой: для него уже готова замена в лице нового великого магистра!

Сейчас даже эта бредовая мечта казалась вполне сбыточной. Обнажив “кинжал веры”, Павел крестообразно осенил им себя, давая присягу в соблюдении орденских статусов, а себе клянясь, что когда-нибудь пройдет в белых одеяниях по коридорам Ватикана. И все рыцари враз выхватили свои мечи и потрясли ими в воздухе.

Раздался звон — довольно громкий, потому что взмахнули мечами все рыцари, стоявшие не только в ближайших к тронной зале покоях, но и на крыльце.

— Ишь, будто в колокола звонят! На все лады перебирают! — пробормотал молодой офицер по фамилии Сибирский, стоявший в толпе зрителей, и тут же покосился вокруг, не слышал ли кто его неосторожных слов.

Генерал-майор Талызин, который как раз в этот миг вышел из дворца, дабы проверить, расчищен ли обратный путь великому приору со свитой, бросил на неосторожного острый взгляд, но ничего не сказал.

Офицер несколько приободрился. Генерал Талызин считался в Измайловском полку человеком добрым и незлопамятным. К тому же молодой человек сам на днях слышал, как Талызин пошучивал в казарме над пристрастием “некоторых” к высокопарным званиям, хотя на самом деле титул великого магистра госпитальеров должен был звучать так: страж Иерусалимского странноприимного дома.