Короля играет свита

— Да, Шевалье лгать не станет, — одобрительно кивнул император.

— Ну и долго вы будете меня мучить своими .недомолвками?

— История, которую я хотел бы вам поведать, происходила в Кобленце в 1792 году. Как вам известно, государь, в этом немецком городе собрался цвет французской роялистской эмиграции. К несчастью, аристократы ничему не научились и ничего не забыли: в изгнании они вели точно такую жизнь, как та, которая привела их к гибели.

Однажды госпожа де Лаж, очаровательная подруга принцессы де Ламбаль ^[31], пригласила нескольких друзей в гости и приняла их в прозрачном дезабилье, которое позволяло всем убедиться, насколько очаровательна ее мохнатка.

Павел вскинул изумленные глаза. Иезуит осенил себя крестом.

— Это не мои слова, государь, — сказал он брезгливо.

— Так выразился человек, сообщивший мне эти сведения. Увы, такой лексикон весьма принят среди французской эмиграции.

Император уселся поудобнее.

— Хозяйка предложила гостям праздничный пирог. В каждый кусочек были вложены карточки с именами всех гостей: семерых мужчин и семи дам.

Госпожа де Лаж объяснила правила игры: каждому предстоит заняться развратом с той особой, имя которой написано на карточке, — сухо продолжал Губер.

— Одна из дам спросила, что делать, если лукавая судьба подбросит женщине карточку с именем представительницы ее же пола.

Маркиза де Лаж ответила: что бы ни случилось, условия игры должны быть выполнены. Наконец пирог был разделен, карточки прочтены. Две дамы нашли в своих кусках имена дам, некий шевалье — имя мужчины, а какой-то граф — вообще свое собственное имя.

Все были разгорячены шампанским, никто не возражал против судьбы. Вскоре праздник был в разгаре. Изгнанные из страны “несчастные” предавались греху где придется: на канапе, на креслах, на ковру, на подоконнике…

Павел резко закинул ногу на ногу.

— Предавались греху где придется, — повторил иезуит, — и тут раздался звон дверного колокольчика.

“Кто бы это ни был, — воскликнула хозяйка, сладострастие которой еще не было удовлетворено, — пусть войдет!”

Это был какой-то бедняк, пришедший за милостыней. Несколько мгновений он наблюдал за тем, что происходит вокруг, а потом обрушил на присутствующих самые грубые ругательства и удары своей палки.

Господа французские аристократы оставили на время своих дам и кинулись на нищего.

Вскоре, избитый до полусмерти, он был выброшен на улицу. Его жалкий вид вызвал расспросы прохожих. Весь Кобленц узнал об этом приключении, и презрение, которое немцы питали к французам, усилилось. Добропорядочные люди опасались заразы, которая приползет из королевства лилий на их землю…

Губер многозначительно умолк.

Павел сидел, опустив глаза. Губер понимал: государю стыдно, что проницательный иезуит разглядит в его взоре не только возмущение неподобающей распущенностью аристократии, но и… самую обыкновенную похоть. Поэтому он и сам помалкивал, опустив глаза, словно в смущении, но исподтишка сторожил всякое движение императора.

Наконец тот опустил ногу, прежде закинутую на другую, и сел свободнее, уже не опасаясь, что охватившее его возбуждение будет заметно. Внутренне ухмыльнувшись, иезуит поднял исполненный серьезности взор.

— Зачем вы мне это рассказали? — сердито спросил Павел.

Святой отец чуть заметно пожал плечами.

— Нет, скажите! — воскликнул император.

— Я же вас знаю, вы ничего просто так не говорите и не делаете. Что вы имели в виду, вспоминая эти сплетни?

— Всего лишь то, что многие из людей, участвовавших в этой сцене, нашли приют в Митаве. Слухи, которые доходят до меня о нравах двора Людовика XVIII, могут составить целый том скабрезностей. Право, только вы еще не слышали их. Вы, с вашей глубокой внутренней чистотой, с вашей склонностью к нравственному аскетизму. Однако вся Европа судачит о том, что русский император покровительствует разнузданному разврату.

— Это ложь!

— Ложь, — согласился Губер.

— Но разве вы еще не убедились, что, если ложь многажды повторить, она овладевает умами людей и постепенно становится правдой?

— Никто из тех, кто знает меня, не поверит этому! Никто не сможет это повторить!

— Наверное, англичане мало знают вас. Потому что слухи о разврате при митавском дворе исходят именно из Англии.

Как ни странно, на защиту вашего доброго имени выступает только один человек.

---

31 Принцесса де Ламбаль, наперсница королевы Марии — Антуанетты, была зверски убита толпой.