Царица без трона

Какой-то совсем уж очумелый мужик подскочил к раненой пани Хмелевской, которая так и лежала бесчувственная, и начал задирать ей подол, однако Барбара, на которой пыхтел какой-то толстяк, подняла голову, высунулась из-за его плеча и так вызверилась на московита, что тот отскочил от пани Ванды и почти с восхищением уставился на Барбару: небось впервые слышал такую пылкую речь от женщины. Правда, все это закончилось для Барбары печально, ибо московит преисполнился к ней вожделением и, дождавшись своего череда, взгромоздился на ее распростертое тело.

Нетронутой среди всего этого содома пока оставалась только Стефка. Она забилась в щель у окна, выставив впереди карабелю Янека Осмольского, которую подобрала с полу, и не подпускала к себе насильников. Сначала к ней пытались приступить и так и этак, однако Стефка оказалась неожиданно ловкой фехтовальщицей и поцарапала нескольких человек, после чего особо нетерпеливые пристроились в очередь к другим девушкам, а оставшиеся решили снять строптивую паненку пулей.

– Дура девка! – закричала Барбара, выглядывая из-за плеча очередного «любовника». – Какая тебе разница, одним больше или меньше? Убьют ведь! Ложись, пока жива!

Однако Стефка, о неразборчивости которой прежде ходили легенды, которая, по слухам, готова была лечь со всяким, у кого хоть что-то торчало промеж ног, защищалась с остервенением девственницы-мученицы и, казалось, готова была жизнь отдать, а не сдаться насильникам. Марина заметила, что полные отчаяния и слез глаза Стефки все чаще останавливаются на неподвижной фигуре какого-то молодого пригожего московита.

Он не принимал участия в насилии, а стоял в углу, с явным презрением наблюдая за сотоварищами, но не делая ничего, чтобы защитить девушек. Когда глаза его устремлялись к Стефке, в них вспыхивала поистине дьявольская усмешка, а красивые полные губы кривились, словно московит едва сдерживал смех.

Лицо его показалось знакомым Марине… и вдруг она вспомнила. Да ведь это же тот самый стрелец, который стоял на страже около Вознесенского монастыря, когда Марина провела там самую унылую в своей жизни неделю! Ее дамы и девушки со скуки и от дурной пищи рыдали, не осушая глаз, а Стефка чувствовала себя преотлично. И скоро пани Хмелевская, пылая праведным негодованием, рассказала им с Барбарой, что негодница Стефка завела шашни с одним из стрельцов. Зовут его Никитою, и молоденькая распутница по ночам бегает к нему на свидания. И где?! В святом месте! В монастыре!

– Да будет вам лютовать, пани Ванда, – хмыкнула тогда циничная Барбара. – Стефка ведь еще не покрылась клобуком – и слава Богу, на что Христу такие невесты? А насчет святости сего места пускай переживает этот Никита, или как его там. Монастырь-то православный, а Стефка добрая католичка. Она не грешит против своей веры, а вот Никита вполне может сгореть после смерти в аду за то, что блудодействовал в святой обители.

– Нет, Стефка перелезает к своему любовнику через ограду и встречается с ним в роще, – уточнила простодушная пани Хмелевская, и Барбара снисходительно пожала своими роскошными плечами:

– Ну тогда я вообще не понимаю, о чем беспокоиться?!

Марина тогда хохотала так, что у нее даже колики начались. А наутро пани Хмелевская украдкой показала им с Барбарой Стефкиного ухажера. Они сошлись во мнении, что этот Никита очень хорош собой и чем-то напоминает красавчика Янека Осмольского: с такими же черными смоляными волосами и яркими глазами. Правда, таким Янек станет лет через десять, не меньше, решили они тогда, ведь Ян был еще юноша, а этот Никита – настоящий мужчина.

Но Янек теперь останется вечно юным, а этот Никита… он стоял перед Стефкой и смотрел на нее с холодным презрением, не участвуя в нападении на нее, однако не делая ничего, чтобы защитить ту, которая бегала к нему на любовные свидания.

Наконец Стефка не выдержала. Едва удерживая карабелю, которая уже ходуном ходила в ее ослабевших руках, она вскричала, вернее, прорыдала:

– Никита, Никита, спаси меня, ради Господа Бога! Век за тебя буду молиться, все для тебя сделаю, только спаси меня!

Казалось, Никита только этого и ждал. Он выхватил саблю и бросился к Стефке, грозя своим сотоварищам:

– Отступитесь от нее! Она моя!

К великому изумлению Марины, эти простые слова возымели действие. Может быть, потому, что уж очень грозно выглядел Никита, изготовившийся защищать Стефку с оружием в руках. Видимо, он обладал немалой властью среди своих, потому что даже самые рьяные нападающие отступились и отошли от девушки, не особенно бранясь при этом, молча признавая право Никиты на красивую паненку. Да и других девушек было вокруг предовольно – не сопротивляющихся, сломленных страхом и болью…