64  

И тут же Варлаам вспомнил первого Григория. Того, с кем бежал из Чудова монастыря. Кто кормил его и поил на свои деньги, а когда их ограбили, безропотно разделял с товарищем голод и холод. Руки у толстого монаха были воистину как крюки, ничего ими он делать толком не умел, разве что четки перебирать, молитвенник листать да исправно подносить ко рту ложку. А Григорий сам работал как проклятый да еще и Варлааму не давал с голоду помереть. Почитал его, как отца родного. Заботился о нем и тогда, и теперь, когда судьба его отметила и вознесла в самые высокие выси. Пусть он и не настоящий царевич… а впрочем, кому сие ведомо, кроме Господа Бога, ибо он всеведущ? Варлаам же помнит одно: пути Господни неисповедимы, и ежели он позволил Димитрию овладеть душами панков, готовых отвоевать для него русский престол, значит, то было угодно Богу. Зачем же мешать промыслу Всевышнего? А ведь именно это пытается сделать новоявленный Григорий…

Да как мог Варлаам поверить ему хотя бы на единый миг, хотя бы на мгновение счесть его истинным царевичем? Ведь это любой и каждый может прийти и назваться Димитрием! Неужто всякому верить?!

Господи, а вдруг ему поверят? Ведь есть люди, которые будут счастливы поставить первому Димитрию палки в колеса. Воспользуются появлением этого нового самозванца…

А вот интересно бы знать: не с его ли помощью покушались недавно на Димитрия подсылы Годунова? По счастью, погиб тогда Корецкий…

Нет, нового Григория надобно из Самбора удалить. И чем скорее, тем лучше. Как?.. Проще всего убить, конечно, ведь он и сам готов убить удачливого соперника!

«Ха! – покачал головой Варлаам. – Ничего себе – проще всего убить! Для разбойника с большой дороги – это так. А для монаха, живущего в Божием страхе и почитающего живую жизнь священною, ибо всякое дыхание славит Господа?» Нет, об убийстве Варлаам не мог и подумать. Ведь он даже комара-кровососа убить гнушался, не шлепал его на теле своем, а сгонял широкой ладонью либо сдувал, ибо сказано: «Кто его убьет, тот человечью кровь прольет!» Ни капли человечьей крови не пролил монах Чудова монастыря Варлаам Яцкий за всю свою полувековую жизнь – поздно и начинать. Значит, надобно от сего опасного Гришки избавиться каким-то иным способом.

Но каким же, каким? Как удалить его из Самбора? Уговаривать бесполезно, добром он не уйдет. Хитростью? Да разве обхитришь такого!

И тут снова в Варлаамовой голове засновали с невообразимой быстротой мысли. Он вспомнил, что здешний лекарь – жид, конечно, ибо все лекари испокон веку жиды, но человек все же хороший и добрый, ибо встречаются и среди этого племени хорошие и добрые люди! – хвалился недавно в корчме, что у него есть некое забудящее зелье. Стоит человеку его выпить – и он на несколько дней начисто забывает, кто он таков есть. И волю свою совершенно теряет, и можно с этим человеком делать все, что душе угодно. Скажем, вывести его из Самбора и отвести хоть в Украйну, хоть в саму Россию. Даже и до Москвы его можно довести, если почаще давать это забудящее зелье… А то и до Святой земли!

Дорого зелье стоит, конечно, да ведь благодаря щедротам Димитрия-царевича у Варлаама набилась тугая мошна. Чай, хватит на солидный запас питья. А на что ему еще деньги? Пыль это все, пыль и грязь. Деньги копить – грехи копить. Да и разве жаль хоть самых больших денег ради друга… особенно если друг твой – законный русский царевич Димитрий Иванович? Небось в долгу перед Варлаамом не останется – сочтется когда-нибудь, хоть бы угольками на том свете!

Апрель 1606 года, Россия, Смоленск

– Панове, не сочтите меня монахом, – пан Мнишек хохотнул, необычайно довольный каламбуром [43], – однако новых правил нашего путешествия все должны придерживаться неукоснительно. Воздержание есть тяжелое наказание для мужской природы, я все прекрасно понимаю, но мы в чужой стране, в которой можно ждать всяческих неожиданностей. Народ, быть может, и обожает своего нового государя Димитрия, однако к нам относится иначе. Вы сами видели этих полудиких крестьян, которые мечтают лишь об одном: как бы стащить у путников что плохо лежит. Они озлоблены против нас, чужаков, и достаточно самомалейшей искры, чтобы вспыхнул костер, в котором очень многие могут опалить свои нарядные перышки.

Сендомирский воевода бросил выразительный взгляд на некоторых шляхтичей, одетых так, словно их вот сейчас, сию минуту готовы были представить ко двору, а между тем предстоял еще долгий и трудный путь по невыносимым российским дорогам. А пан воевода теперь убедился, что слово «дорога» в России чаще всего означает полное ее отсутствие… Убогие деревни, в которых им доводилось останавливаться на ночлег, тоже не располагали к роскоши, однако эти глупые панки никак не хотели обрядиться попроще, продолжали щеголять, как если бы хотели разбить сердца всех встречных красоток.


  64  
×
×