73  

Ничего себе правда! Чистая ложь! Поверил в нее только тот, кто хотел поверить. Но таких оказалось много. И все же Димитрий не очень обижался на поляков. Ведь они были наемники, они пошли служить только за деньги. Могут и предать. Чего ждать от них, если предал человек, которого он считал одним из самых близких и верных друзей, с которым делил последний кусок и спал под одной дерюжкой? Если предал Варлаам…

Толстый монах исчез из Самбора не сказавшись, но Димитрий тогда был слишком занят своими делами, чтобы печалиться о расставании. Решил, что друг подался-таки завершать паломничество в Святую землю. Ну а не сказался… Когда же можно сказаться, если Димитрия было не застать на месте? Он ездил в Краков, он встречался с самим польским королем (по протекции Мнишка, понятное дело!), он уговаривал сейм послать войско в Московию, он уверял иезуитов и католиков, будто готов продать им душу за помощь в восстановлении своего трона… в конце концов он принял ради этого католичество! Димитрий не мог удержаться и тихонько сплюнул, но тотчас усмехнулся. Ну что ж, не он один поступил так ради победы! Вон французский Беарнец [47], с которым Димитрию страстно хотелось завязать дружбу, так и сказал: Париж-де стоит мессы! В глазах Димитрия Москва тоже стоила мессы, даже двух: католической и иезуитской.

А сколько обещаний он роздал: насчет земель, княжеств, денег… И все это время обхаживал, обхаживал Мнишка, уламывал отдать ему Марианну…

Ведь оказалось, что ни слова ее, ни то письмо, из-за которого он дрался на дуэли с глупцом Корецким, ничего не значили. Желанную красавицу он мог получить только в одном случае: если взойдет на московский трон. Более того! Сендомирский воевода сохранял за собой право и тогда отказать Димитрию в руке дочери…

Словом, Димитрий был слишком озабочен своими делами и редко вспоминал тогда пропавшего Варлаама. И вдруг после победы под Новгород-Северским узнал от пленного Федора Мстиславского, наголову разбитого поляками, что в Москве по рукам ходит и с площадей дьяками читается «Извет» монаха Варлаама Яцкого, который голову готов на плаху положить, чтобы доказать: царевич Димитрий никакой не сын Грозного, а беглый монах-расстрига Чудова монастыря Григорий Отрепьев. Жил он-де в монастыре, но вдруг с ума сошел и, наущенный враждебными Годунову боярами, начал воображать себя не убитым в Угличе, а чудом спасшимся царевичем. Сбежал из России, пошел в Киев и Польшу, там продался католикам, возмутил и привлек на свою сторону шляхту и вот теперь пришел кровь пить с русской земли, веру православную прикончить и взбунтовать народ против доброго царя Бориса. Ничего не скажешь, ловко была здесь перемешана ложь с правдой…

Бог его знает, сего неведомого Отрепьева, про которого Димитрий прежде и слыхом никогда не слыхал, но Варлаам точно сошел с ума, коли смог написать такое! И ведь не станешь каждому объяснять, что ты никакой не расстрига Гришка Отрепьев, а подлинный царевич! Многие поверили извету Варлаамову, хотя это был никакой не извет, а сущий оговор и клевета наносная. Поверили и поляки. А скорее просто схватились за предлог выманить у царевича побольше денег, взять его за горло мертвой хваткой.

И взяли же, черти!

Той ночью он не спал и мучился, как раздобыть денег для всех. И вот пришли к нему жолнеры из роты Фредра и говорят:

– Ваша царская милость, извольте только нашей роте заплатить – мы и останемся, а остальные останутся, глядя на нас. Мы никому об этом не скажем, и вы не говорите.

Димитрию, видимо, бес разум помутил, потому что он согласился и отдал жолнерам деньги. Однако, само собой, те сразу напились и разболтали о получке другим соплеменникам, так что наутро толпа разъяренных поляков встретила царевича у шатра и ну требовать жалованье. Нечем, нечем было платить! Тогда поляки набросились на Димитрия, сорвали шитую золотом и подбитую соболями ферязь… [48] Спасибо, вмешались свои, московские люди, князь Мосальский-Рубец да Голицын: выкупили у поганой шляхты за триста злотых одежду своего государя.

– Что же ты за царь, коли у тебя денег нет? – сказал какой-то поляк, по виду из самой что ни на есть захолустной, а значит, и чрезмерно заносчивой шляхты. – Ей-же-ей, сидеть тебе на колу!

Много в то утро стерпел Димитрий, ну а этого не стерпел: ударил оскорбителя в зубы, аж кулак раскровавил.

– Что такое?! – начали куражиться поляки. – Москаль нашего рыцаря бьет? Да мы с таким господарчиком больше ни часу не останемся!

  73  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×