Повелитель разбитых сердец

Да-да, у меня есть дочь. Я вроде бы уже говорила? Или нет еще?

Ей четыре года, зовут Лелька. Оля, Ольга Викторовна Макарова. Сейчас она с моими родителями в Новороссийске…

Короче, в тот прошлый раз в «Супер-слотсе» госпожа Удача ласкала только Гошу. Ну что с нее взять, она ведь всего лишь женщина, вот и не осталась равнодушна к его невероятным черным глазам! Но местечко мне очень понравилось – прежде всего тем, что там никому ни до кого нет совершенно никакого дела. И вместо крупье, высокомерный подбородок которого подпирает пижонская «бабочка», – демократичная электронная рулетка. Давишь пальчиками на цифры, на которые хочешь поставить свои деньги, вот и все.

Решено! Вперед в «Супер-слотс»! Все равно мне больше некуда сейчас податься.

Я перебегаю площадь, но внезапно оборачиваюсь: такое ощущение, что кто-то внимательно смотрит мне в спину.

Так и есть! Смотрят. Во-первых, та тетенька в «аляске», сидящая в обнимку со своим мешком. Во-вторых, две собаки – мои знакомые. Одна – постарше – смотрит одобрительно, вторая – молодая дура – обиженно. С каким выражением глядит на меня ворона, отсюда не видно, однако в том, что и она сверлит мне спину своими малюсенькими глазками, я не сомневаюсь! Ну а с небес, надо полагать, взирает на меня «птичий бог», словно благословляя мою эскападу…

Всем известна старая истина: «Не делай добра – не наживешь себе зла». Ведь если бы не ворона… Если бы не эти дурацкие разговоры о благодарности «птичьего бога», я бы ни за что не пошла в «Супер-слотс».

Ну кто не знает, что азартные игры до добра не доводят? Все знают, но мало кто этому верит.

Поверьте! Ох, поверьте моему печальному опыту и никогда, никогда не садитесь играть.

Если хотите подольше пожить на белом свете…

15 сентября 1919 года, Петроград.

Из дневника Татьяны Лазаревой

Я ошиблась? Или это впрямь была она? Та самая, с перьями в волосах и в рыболовной сетке вместо платья? Как же ее звали, бог ты мой…

Бедный мой дневник, чего тебе только не приходится терпеть, какими только сумбурными записями не пестрят твои страницы!

Но сегодня такой кошмарный день, что беспорядочность мыслей извинительна. Впрочем, попытаюсь все же писать по порядку.

Только что вернулась домой, и сил нет ни на что, только сесть и записать развязку той трагедии, которая разворачивалась на моих глазах и завершилась нынче. Даже есть не могу, так потрясло меня случившееся. Хотя чего иного, какого еще исхода можно было ожидать для полковника, заключенного в Предварилке? А для всех остальных? В том числе и для моего несчастного брата, которому я ношу сухую пшенную кашу, черный хлеб да иногда – очень редко! – две наполовину мясные, а наполовину хлебные котлетки, и это такая несусветная роскошь…

Я бывала в приемной Предварилки еще раньше, девочкой. «В старое время», как теперь принято выражаться. Мы ходили туда с моей тетей Лидой, младшей сестрой мамы. Лида (чаще я звала ее Лидусей) была курсистка, в Предварилке бывали заключены ее друзья-студенты, «возмущавшиеся» против правительства. Они ненадолго попадали сюда за участие в демонстрациях или за хранение и распространение нелегальной литературы. Как-то раз угодила «в лапы сатрапов» и Лидуся. Правда, до тюрьмы дело не дошло. У нее и еще нескольких барышень-курсисток и молодых людей, студентов, просто отобрали на время студенческие билеты. Помню, в канцелярии на Гороховой один из «сатрапов» – усатый жандарм, совсем не злой, а просто очень усталый, – ворчал:

– Что ж, молодые господа, неужто делать вам больше нечего, как только жизни себе ломать? Вот погодите, дома влетит вам от родни! Папаша с мамашей небось на вас не надышатся, небось последние деньги отдали на вашу учебу, а вы фордыбачите. Чем вам не мила власть, в толк не возьму? Что ж лучше-то может быть?! Ладно, возьмите билетики и подите учитесь, а больше в политику не лезьте, не то пробросаетесь жизнями-то!

Усатый жандарм как в воду глядел. Пробросались мы, ох, пробросались! Все изменилось, а уж Предварилка-то… В приемной, где раньше собиралось человек пятнадцать-двадцать, теперь густая толпа – соответственно количеству тюремного населения. В камерах, рассчитанных на восемь человек, теперь по пятьдесят заключенных с лишком. А узники – те же студенты и курсистки, только повзрослевшие, постаревшие, проклинающие заблуждения своей молодости, которые довели их и Россию до того жуткого безвременья, кое мы переживаем и конца коему ждем. Ждем, но уже вряд ли верим в возможность перемен. Они, эти глупенькие, наивные друзья Лидуси, считали для себя честью «пострадать за народ». Он-то, народ, и отблагодарил их нынче!