Рассказав все это, мой муж обнял меня, уткнулся лицом в мои волосы и долго не отпускал.
– Какая ты живая, – бормотал он. – Какая ты живая, теплая и настоящая! Ты знаешь, я никак не могу избавиться от ощущения, что бродил по кладбищу, а вокруг меня разверзались могилы, из которых ко мне тянулись мертвые руки. И я знал, что одна из этих могил предназначена для меня.
Он был угрюм весь вечер, молчал, о чем-то напряженно думал, а меня мучило предчувствие чего-то дурного и не оставляло предчувствие, что мы еще пожалеем, что Максим не дал волю первому побуждению и не встретил Елену Феррари выстрелом в упор!
23 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина Макарова
Мне надо бежать. Мне надо бежать без оглядки, нельзя медлить ни минуты! Но я почему-то стою, вцепившись в прутья ограды, и смотрю на Тедди.
Конечно, он спит. Конечно!
Что-то шумит над моей головой, и я вижу, что в сад влетает ворона. Она планирует над Тедди, а потом бесстрашно садится на его бок. По идее, Тедди должен был вскочить, взметнуться, взлететь и, щелкнув зубами, схватить нахалку за крыло. Но он лежит недвижимо. А ворона поворачивает голову и смотрит прямо мне в глаза. Смотрит и смотрит… Да еще разевает клюв, словно хочет что-то каркнуть. И, честное слово, тот звук, который внезапно долетает до меня, я в первое мгновение принимаю за хриплое, короткое карканье. Но тотчас осознаю, что это – крик. Крик!
Я каменею. Смотрю на ворону, а она – на меня.
Тедди лежит неподвижно. Крик раздается в доме Клоди. И безошибочным чутьем загнанного зверя я понимаю, что это значит… Мне надо бежать!
Чудится мне, или черные бусинки птичьих глаз смотрят на меня с неописуемым презрением?
Ну, чушь, конечно, это мне мерещится… Ворона тут ни при чем. Зато очень даже при чем моя непокойная совесть. Она подсовывает мне такую картинку-воспоминание: как я появляюсь на пороге приемного покоя, а напротив меня стоит человек с пистолетом. В следующую минуту звучит выстрел. Пуля была бы моей, если бы на мгновение раньше Василий не захлопнул дверь, прикрывая меня. И моя пуля досталась ему, он погиб!
Из-за меня уже погиб один человек. И смерть его останется неотмщенной, убийца уйдет безнаказанным, если я сейчас сверну в проулок и продолжу свое паническое бегство… которое, очень вероятно, будет длиться всю мою жизнь – пока ходит по земле мой преследователь. А я, честно сказать, уже порядком приустала жить в ожидании неминуемой смерти.
– Бобкинс, – жалобно зову я. – Вставай, а? Ну, Тедди! Ну вставай!
Он не двигается. Ворона смотрит на меня.
Я обреченно вздыхаю и возвращаюсь вдоль ограды к распахнутой калитке. Вхожу во двор…
Впрочем, даже если я собралась проявить чудеса храбрости и неблагоразумия, необязательно подниматься по ступенькам крыльца с гордо поднятой головой, словно королева Мария-Антуанетта, идущая на эшафот. Я ведь знаю, кого встречу там, в доме Клоди. И знаю, как он стреляет. А у меня нет даже подобия оружия. И рукопашную с ним я вряд ли могу себе позволить. Поэтому надо быть поосторожней, похитрее!
Я пригибаюсь, прокрадываюсь под открытым окном и осторожно ступаю на крыльцо. Дверь нараспашку, и я замираю, прижавшись к косяку. Слышно тяжелое дыхание и всхлипывания. Чуть поворачиваюсь, на миг выглядываю из своего укрытия – и тотчас отшатываюсь.
Мне вполне достаточно того, что я увидела за одно мгновение!
Клоди полулежит на полу около камина и пытается подняться. Полуседые волосы ее растрепаны, подол очередного индейского балахона задрался. Она безотчетно пытается одернуть платье одной рукой, а другой опирается об пол, но рука подламывается, Клоди снова падает. Лицо ее разбито в кровь.
Человек, который ударил ее с такой беспощадной яростью, стоит ко мне спиной. Но я мельком видела его отражение в темном стекле книжного стеллажа. Этого довольно, чтобы узнать его.
Это он , это снова он !
Я не ошиблась.
Сердце у меня даже не уходит в пятки – оно просто приостанавливается.
– Ты думала, что можешь говорить мне такие вещи – и тебе за это ничего не будет?
Это его голос. Он говорит по-французски убого, неправильно, с ужасным рыканьем вместо грассирования, но вполне понятно. Ах да, ведь Максвелл говорил, что он проходил подготовку в лагере на территории Франции. Небось там и нахватался.
Воспоминание о Максвелле, запертом в студеном погребе, ударяет по сердцу так, что оно снова начинает лихорадочно сжиматься, дергаться, трепыхаться. Мучительно больно…