Повелитель разбитых сердец

Кому-то, может статься, покажется странным, что я так слепо поверила человеку, которого вижу в первый раз в жизни. А впрочем, что такого? Наверное, дело в том, что мысль о взятке уже зрела в моей голове. Кроме того, окажись Иван Фролов обходительным, вежливым, приятным во всех отношениях, я немедля заподозрила бы в нем проходимца. А он был настолько неприятен мне, настолько не заботился произвести как можно лучшее впечатление, что я невольно начала ему доверять.

– Пойдем, – сказал он, маня меня рукой, – пойдем, я покажу тебе, кто в помощниках у Рончевского.

Мы возвращаемся в приемную, и незнакомец с видом чрезвычайно деловым заглядывает в окошечко пропускной барышни. Та все еще занята болтовней со своим кавалером в тельняшке.

Впрочем, как только Иван Фролов мелькает перед окошком раз и другой, флирт прекращается. Дверца открывается, и я могу отчетливо разглядеть любителя карт и коньяку. По его голове, конечно, прошелся щипцами либо Жан либо Эжен – такой уж у матросика игривый хохолок! У него тельняшка с декольте и тоненькая золотенькая цепочка на шее. А какие клоши ! Из каждой штанины приготовишке пальто выйдет!

Невольно застеснявшись такого великолепного зрелища, опускаю глаза и вижу, что матрос обут в лаковые штиблеты. А носочки тоненькие, сиреневые: не из тех ли шести тысяч пар, которые нашли в гардеробе императора Николая и распределили между пролетариатом, как сообщила газета «Правда»?

А вообще-то вид у матросика не грозный – у него вид веселого увальня. Так и видно, что он набрался манер у своего шефа Рончевского. Про того говорят, что он – душка-чекист, бывший правовед, допросы ведет в стиле салонной болтовни, сыплет французскими фразами, а затем – к стенке!

Завидев меня в обществе Фролова, душка-матрос принимает важный вид, окидывает меня внимательным взором с головы до ног, а потом дважды кивает. Вслед за этим он удаляется к даме своего сердца, закрыв за собой не только дверь, но и окошко. Видимо, справок никаких сегодня выдавать больше не будут.

Я смутно догадываюсь, что его значительные кивки означали одобрение моей кандидатуры. То есть взятка от меня, скорей всего, будет благосклонно принята. И даже, может быть, она спасет Костю!

– Когда принесешь камни? – жадно спрашивает Иван Фролов.

И тут я сделала нечто, чему и по сей день не могу найти оправдания и понимания. Может быть, этим я погубила Костю. Может быть, спасла себя. Не знаю! Остается уповать мне лишь на то, что все мы ходим под богом. И хотя в последнее время случилось столько событий, что можно усомниться в милосердии господа нашего, я все ж уповаю на его неизреченную мудрость. Я верю, что отвечала Фролову, действуя по божьему произволению и наущению.

– Когда принесу? – бормочу я после некоторого молчания. – А когда нужно? Завтра? Послезавтра? Или в следующую пятницу?

Я убеждена, что Фролов прикажет сделать это вообще сегодня, ну, хотя бы завтра. Однако он важно кивает:

– Вот так давай и сделаем. В пятницу придешь с передачей – и принесешь камушки. Можно бы и в среду, когда для уголовных передачи принимают, но в среду начальнику не до тебя будет. А в пятницу я вас сведу. Только смотри, языком-то зря не болтай! А то они, эти нынешние, сама знаешь, какие дерганые. Друг дружку боятся, никому не верят. Сами себе не верят. Помощник-то Рончевского от всего отбрешется, а ты и себя загубишь, и брата под монастырь подведешь, да и мне головы не сносить. Так что до пятницы сиди и молчи в тряпочку. Камушки приготовь и жди. Поняла?

Я киваю, радуясь, что Иван Фролов наконец умолк. Отвращение к нему начинает душить меня. Да, странного посредника выбрал себе «душка-матрос»! А впрочем, диво было бы, если бы в сей роли подвизался человек порядочный и нормальный…

Иван Фролов спрыгивает с крыльца и исчезает за углом. Я какое-то время еще стою, собираясь с мыслями.

Кладу руку пониже груди. Вот уже около года – с тех самых пор, как арестовали Костю, – я ношу только блузы свободного покроя. Впрочем, я очень похудела. Оттого теперь вся моя одежда мне велика. И это очень хорошо, потому что складки ее прикрывают пояс, который охватывает мой стан. В поясе зашиты мамины бриллианты. То есть я могла бы отдать их Ивану Фролову хоть сейчас. Могла бы выкупить жизнь брата уже сегодня. Но что-то меня остановило.

А теперь придется ждать до пятницы. Удастся ли мне заснуть хоть в одну из оставшихся ночей?

21 июля 200… года, Мулен-он-Тоннеруа, Бургундия. Валентина Макарова

Мулен – деревушка в полсотни дворов и несколько улиц. Однако каждый двор – это не десять и даже не пятнадцать соток, как у нас, а что-то около полгектара, а «деревенские избы» напоминают хорошо укрепленные феодальные замки. Все они сложены из серого камня, вид имеют одновременно романтичный и грозный, и только дом семейства Брюн украшен какими-то голубыми бесформенными разводами. Как будто его сначала выкрасили голубой краской, а потом передумали и принялись эту краску отскребать. На мои расспросы Николь трагически закатывает глаза, а потом нехотя рассказывает, что именно так оно и было. Ее предок принимал участие в Первой мировой войне и умудрился остаться в этой мясорубке живым. Поэтому встречать его готовилась вся деревня, и ко дню прибытия героя жители Мулена собрались и дружненько выкрасили его родимый дом в голубой цвет – один из составных французского триколора.