Князь сердца моего

Эта мысль вернула ее к действительности. Задумавшись, она не помнила, как шла, а теперь встревожилась: не миновала ли выход?

Но нет, струи дыма по-прежнему змеились впереди, вот только проход сделался уже: Ангелина двигалась теперь пригнувшись, задевая плечами стены. Потом ей пришлось согнуться в три погибели, затем вовсе опуститься на четвереньки... Она ползла, стирая в кровь колени, и старалась ни о чем не думать. Только благодаря отчаянному упрямству она еще как-то протискивалась в этой крысиной норе, то и дело стряхивая с лица землю. «Это тебе дорого обойдется!» – сказал чей-то глухой голос – ехидный и насмешливый, и Ангелина подумала, что, наверное, это уже подступила смерть и пытается заставить ее лечь и тихо умереть. Потом сквозь шум своего надорванного дыхания она снова услышала тот же голос: «Это же тебе не корзину рыбы купить! Человеческая жизнь недешево стоит!» Теперь голос звучал совсем близко... Ангелина подняла руку, слабо взмахнула ею... И невольно вскрикнула, больно ударившись кончиками пальцев о грубые доски.

Дверь!

Голоса раздаются из-за двери!

– Не пойму я – откуда этот дым ползет?! – воскликнул кто-то.

И тотчас отозвался голос, при звуке которого Ангелина едва не умерла от счастья.

– Да я уж давно заметил. По-моему, за этой дверью что-то горит.

Господи, это голос Оливье!

– Оливье! – закричала она что есть силы.

– Там ничего гореть не может, – ответил первый весьма категорично. – Ты же видишь – дверь заколочена, туда никто не ходит, а стало быть, пожар устроить некому.

– Говорю тебе, оттуда тянет дымом! – возразил Оливье. – Нет, ты только погляди сюда!

– Ты вот что! – Первый голос вдруг стал угрожающим. – Если хочешь, чтобы я обделал твое дельце, перестань задавать ненужные вопросы, понял? Ты в моем доме, и даже если здесь начнется пожар, тушить его – мое дело! А твое дело – бежать, понял?

– Да пожалуйста, – с обидой проворчал Оливье. – Я могу и уйти. Но тогда ты потеряешь хорошие деньги.

– Оливье! Спаси меня! – снова закричала Ангелина.

– Да у тебя и денег-то нет, – захохотал хозяин дома. – Сам говоришь – деньги у дамы, а ее еще найти надо!

И тут Ангелина поняла: они же ее не слышат. И ничего удивительного: она тоже не слышит ни одного своего слова.

– Клянусь, ты прав! – засмеялся Оливье. – Какого же черта мы тут время теряем? Пошли скорее!

И Ангелина услыхала скрип отодвигаемых стульев, а потом удаляющиеся шаги.

Они сейчас уйдут, и тогда ее уже ничто не спасет!

Она кинулась к двери и принялась молотить в нее кулаками.

Ее окровавленные кулаки едва-едва извлекали слабый стук... такой слабый, что смертная тоска сдавила горло Ангелины и она лишилась чувств, так и не успев осознать, что стук ее все-таки достиг ушей тех, кто находился за дверью, и два голоса в испуге вскрикнули:

– Кто там?!

5

Белая гвоздика и красная гвоздика

...Когда Ангелина наконец добралась до бульвара Монмартр и вошла в низенькую, скрытую пышными кустами сирени калиточку в ограде своего дома, она была почти без памяти от усталости. Ветви с набухшими коричнево-зелеными почками хлестали ее по лицу, хватали за платье, но она ничего не чувствовала. Говорят, перед умирающим в одно мгновение разворачивается вся его жизнь, а ведь Ангелина в Мальмезоне, в доме бывшей императрицы, воистину смотрела в глаза смерти! Но не только прошлое терзало ее... Прошлое, как всегда, слишком тесно сплеталось с настоящим.

И Ангелина ничуть не сомневалась: ее ждут новые испытания.

Она с тоской взглянула на еще голые, но обещающие скорый цвет ветви сирени. Ни один цветок Ангелина так не любила, как сирень, эту непременную жительницу старых русских дворянских усадеб. И в Измайлове, и в Любавине была роскошная сирень...

Закрытый гроб с телом Ксавьера де Мона, который Оливье и Ангелина привезли из Кале, был полностью скрыт под пышными бледно-лиловыми соцветиями. Чтобы украсить гроб, Ангелина велела тогда, не жалея, обломать все кусты, однако сиреням это, похоже, пошло лишь на пользу: они разрослись еще пышнее.

Детский смех долетел до нее с лужайки, и Ангелина встрепенулась. Она не хотела, чтобы кто-нибудь видел ее в этом убогом наряде цветочницы, однако не удержалась, чтобы не выглянуть украдкой.

Юленька лежала на перине и играла со своим щенком, увальнем-сенбернаром, который был тоже еще совсем дитя, но рос куда быстрее своей хозяйки. Нянюшка Флора смотрела на эту сцену с видом покорной мученицы: она боялась собак, и бесстрашие Юленьки не только удивляло няню, но и приводило в трепет.