Князь сердца моего

Перед ней стоял Оливье, стоял, прислонившись к притолоке, и смотрел на Ангелину в упор. Он был бледен как мел, глаза помутнели, рука нервно мяла ворот сюртука.

Какой он жалкий! Вон как побледнел, задрожал!

– Вы, кажется, удивлены моим визитом? – спросила она дерзко.

Губы Оливье шевельнулись, и Ангелина скорее почувствовала, чем услышала:

– Да...

– И только? – усмехнулась она. – А мне кажется, вы поражены в самое сердце! – Во взгляде Оливье мелькнул живой блеск, но тут же глаза его снова погасли, когда она сказала: – Ведь я не должна была здесь появиться – в этой комнате, в этом доме! Вы устроили все для того, чтобы этого не случилось.

Оливье опять шевельнул губами.

– Я... не понимаю... – с трудом расслышала Ангелина, и от этого трусливого шепота ненависть к нему одолела все прочие чувства.

– Не понимаешь? – переспросила она. – В самом деле? И этого не понимаешь? – Она носком туфли поддела ворох разноцветных лент. – А я понимаю. Ну-ка, покажи, какой сегодня день: для белых или красных цветов? Что ты прячешь там?

Она рванула борт его сюртука и увидела красный шелк в петлице.

Ангелина тихо охнула. Последняя надежда на ошибку исчезла. Если бы Оливье приколол белый цветок, если стал хотя бы оправдываться... Но цветок был красный! И он молчал.

– Предатель! – Ангелина рванула гвоздику, отбросила, наотмашь хлестнула Оливье по щеке и выскочила в коридор.

На пальцах осталось что-то мерзкое, влажное. Ангелина брезгливо потерла палец о палец, взглянула... Что такое? Это кровь?

Она обернулась так резко, что чуть не упала. Вот лежит цветок, сорванный ею с груди Оливье. Какой странный цветок – весь красный, а два лепестка его – белые.

Оливье стоял, привалившись к стене, как если бы его не держали ноги. На белой щеке его алело пятно пощечины, соперничая в яркости с красным цветком в петлице.

Но ведь Ангелина его сорвала. Откуда же взялась еще одна красная гвоздика?

Оливье потерял опору, ноги его подогнулись, он медленно сполз по стене и поник на полу.

Ангелина подошла – медленно, недоверчиво. Склонилась – и увидела, что рубашка на груди Оливье вся пропитана кровью.

* * *

– Господи Иисусе! – выкрикнула она, кидаясь к дверям, но тут же метнулась к массивному гардеробу, выхватила оттуда батистовую сорочку, принялась рвать ее на полосы и заталкивать их под рубашку Оливье, пытаясь приостановить ток крови, потом приникла губами к его лбу, с ужасом ощутив, какой он влажный и холодный. Сколько же крови он потерял! Где его ранили, откуда он шел?

Она схватила его запястье, нащупывая пульс, веки Оливье поднялись, открыв невидящие глаза.

Ангелина вскочила, открыла погребец и налила в рюмку коньяку, поднесла к губам Оливье:

– Ну-ка, глоточек. Ну, пожалуйста, милый!

Он с усилием втянул в себя немного жгучего напитка, и взгляд его чуть прояснился. Губы шевельнулись – сперва беззвучно, а потом Ангелина разобрала слова:

– Клянусь, цветок был белый. Всегда... только белый...

Она кивнула, боясь, что разрыдается, и опять поднесла к губам Оливье рюмку. На сей раз он осушил ее до дна, и голос стал отчетливее:

– Он не ушел живой, ты не бойся больше. Он меня достал, но и сам остался лежать с моим стилетом в груди.

– Хорошо, хорошо, – сказала Ангелина. – Ты пока помолчи, береги силы, а я сбегаю, пошлю за доктором.

Оливье слабо сжал ее пальцы.

– Не надо. Я человек конченый. Патроны расстреляны, свечи погасли.

– Какие свечи? – с ужасом спросила Ангелина.

– Это Монтескье... – выдохнул Оливье, с трудом раздвигая губы в улыбке. – Я всегда хотел сказать эти слова перед смертью. Красиво! Вот... сказал.

– Какая смерть?! – фальшиво возмутилась Ангелина. – Подумаешь, чуть-чуть поцарапали его. Из-за чего дрались? Из-за прекрасной дамы?

Она болтала, что приходило в голову, неприметно пытаясь высвободиться из пальцев Оливье и побежать за слугами, но он не отпускал ее.

– Из-за прекрасной, да... Глаза у нее синие, а волосы золотые. – Оливье попытался коснуться растрепанных, как всегда, кудрей Ангелины, но рука его упала. – Ничего, ты его больше не бойся. И теперь ты можешь вернуться домой. Слава Богу и русскому войску – победа уже близко. Ты уедешь... там тебя ждут. Угрозы больше нет – я убил Моршана!

У Ангелины потемнело в глазах.

– Каким же образом ты?.. – пролепетала она. – А я ведь думала...

– Я понял, – молвил Оливье, устремив на нее взгляд, исполненный особой, провидческой силы. – Ты думала, я предал тебя... Да и что еще могла ты подумать?! Когда я увидел, что Миркозлит выходит из той же калитки в парке Мальмезона, откуда вышла ты, я почуял: здесь что-то неладно.