Мой Рагнарёк

— Нет, правда, Игг, на что ты пялишься? Что такого интересного может быть на земле? — Снова спросила Афина. Я мог поздравить себя с маленькой победой над ее необузданным нравом: на этот раз меня назвали не «Грузом Виселицы», а моим собственным именем, да еще и одним из самых любимых — честно говоря, из доброй тысячи имен, успевших прилепиться ко мне за мою бесконечно долгую жизнь, я всегда предпочитал те, что покороче — как последний удар меча…

— Там на камне сидит какая-то странная тварь. — Объяснил я. — Не то человек, не то погань подземная, не то просто наваждение… Но не один из наших, это точно!

— Ясно. — Кивнула голова Марлона Брандо. — Ну что, идем на снижение?

Посмотрим, что он такое.

— Я и отсюда его прекрасно вижу. — Усмехнулся я. — И ты бы увидела, если бы смотрела своими собственными глазами, а не выглядывала из близоруких окон своей драгоценной маски…

— Я уже целую вечность смотрю на этот прекрасный мир своими собственными всевидящими очами. — Сухо заметила она. — Почему бы не позволить себе роскошь немного полюбоваться на него обыкновенными близорукими человеческими глазами, напоследок? Когда еще доведется…

У меня не нашлось возражений: «позволить себе роскошь» — это она очень хорошо сформулировала. В конце концов, все мы в последнее время только этим и занимаемся: позволяем себе разного рода роскошь — каждый в меру собственного воображения. А чем еще заниматься бессмертным богам, когда их мир собирается рухнуть, и даже дата последней битвы уже известна, а от былой наивной уверенности в собственном бессмертии давным-давно камня на камне не осталось…

— Ладно, — примирительно усмехнулась Афина, — по большому счету, ты прав, Видур.

Пожалуй, я действительно воспользуюсь своим собственным зрением. Все равно, человеческие глаза этого красавчика могут только смотреть, а не видеть…

Я одобрительно кивнул, и мы оба уставились вниз, на крошечное зеленое пятнышко.

Привычным, почти незаметным усилием воли я заставил это пятнышко приблизиться и стать тем, чем оно на самом деле и было: мужчиной в ярко-зеленом плаще.

Он сидел на камне посреди совершенно голой песчаной равнины. Люди любят назвать такие места «пустынями», но мне не нравится это название. Оно лжет: я много путешествовал по этим самым «пустыням», и ни разу не встретился там лицом к лицу с обещанной пустотой… Его руки были сложены на коленях, светлые растрепанные волосы почти закрыли лицо, на котором блуждала странная отрешенная улыбка, какие мне до сих пор доводилось видеть только на лицах спящих. А потом я заглянул в темную глубину его глаз, и мне стало не по себе. Я еще никогда не видел такой пугающей темноты — ни в человеческих глазах, ни в глазах своих родичей, ни в глазах моих мертвых воинов… ни в единственном зрачке своего собственного отражения, если на то пошло!

— Это он, Нике. — Обреченно сказал я. Она обернулась ко мне, ее брови — брови Марлона Брандо! — удивленно поползли вверх: до сих пор я только один раз назвал Афину этим именем, моим любимейшим из ее имен. Это случилось в самом начале нашего знакомства, и тогда я еще не знал, какое число непотребных слов способна пустить в ход эта сероглазая, когда кто-то пытается сказать ей, что она прекрасна! В тот раз это развлечение доставило мне некоторое удовольствие, но меня не слишком прельщала возможность повторно выслушать ее брань: я подозревал, что ничего нового Афина с тех пор не придумала, и мне станет скучно…

— Кто — «он»? — Наконец спросила Афина. Кажется, она решила не затевать новую свару по поводу несвоевременного употребления нежнейшего из ее имен.

— Ты что-то путаешь, Гаут. Этот смертный — не твой сумасшедший побратим.

Впрочем, возможно, он и не смертный…

— В том-то и дело, что не смертный. — Мрачно согласился я. — Боюсь, что он гораздо менее смертный, чем мы сами… А при чем тут мой побратим?

— Ну, не знаю. — Рассеянно сказала она. — Мне всегда казалось, что только его внезапное появление может выбить тебя из колеи.

— Глупости какие! — Отмахнулся я. — «Выбить меня из колеи» — еще чего!

Просто у меня немного портится настроение, когда я в очередной раз вспоминаю, во что превратился бедняга Локи. Ты наверное не поверишь, но когда-то с ним было очень весело, и это были хорошие времена… Да пес с ним, не о том речь! Ты еще не поняла, кто этот незнакомец внизу? Это тот, за кем с радостью пойдут худшие из смертных, тот, кого ждали мертвецы, чтобы подняться из могил, ядовитое чудовище, под ногами которого плодородные земли превращаются в растрескавшуюся глину… Когда люди моего народа пытались перевести смутное знание о неизбежном на язык слов, они придумали свою историю о конце всего — они назвали это «день судьбы богов».