Шальная графиня

Георгий на миг замер у порога, чтобы привыкнуть к полумраку, и шагнул вперед:

– Дай бог тебе здоровья, Аница, и сыну твоему. Как наречешь его?

– Драган, – сказала она. – В честь отца моего мужа. Мне всегда нравилось это имя!

Миленко перестал улыбаться. Он ожидал, что Аница назовет первенца Милорадом – в честь невинного убиенного отца своего! Он оглянулся, встретил напряженный взгляд Вука, печальные глаза Георгия – и по его лицу словно тень прошла. Отступил на шаг и стал плечо к плечу с побратимом.

– Что? – шепнул он, почти не шевеля губами. – Что случилось?

– Не знаю, – слегка кивнул головой Вук, и в этот миг сзади раздался треск.

Побратимы резко обернулись.

Возмущенное, горящее лицо Владо маячило в проеме сорванной двери.

– Что это вы задумали? Сына моего, жену мою убить?! Да чтоб спало с вас мясо живьем! – завопил он, врываясь в станушку и хватая Миленко за грудки. – Вяжи их, злодеев!

Мелькнула ряса – в избенку вбежал Павелич, а за ним повалили красно-синие жандармские мундиры, заблестели штыки, залязгали затворы... Началась страшная свалка, причитали женщины, вопил ребенок («Он такой крошечный, – мельком подумал Вук, – как в нем помещается этот истошный вопль?!»), кричали, ругались мужчины. Что-то тяжелое обрушилось Вуку на голову, он привалился к стене, обернулся, силясь устоять на ногах.

Его помутившемуся взору тесная станушка показалась необычайно просторной... люди двигались медленно-медленно, они дрались, на каждого гайдука навалилось по нескольку жандармов, их давили, не дозволяя шевельнуться, скручивали руки, вытаскивали наружу, как мешки.

Георгий и Миленко, стоя бок о бок, отбивались ганджарами от пятерых солдат. Миленко сыпал проклятьями, лицо Георгия было спокойным и сосредоточенным, а рука двигалась так стремительно, что он, чудилось, окружил себя сверкающим металлическим кольцом. Отступая от нападавших, он шаг за шагом теснил Миленко к подслеповатому окошку – и вдруг резко метнулся вперед, заставив своих противников невольно отшатнуться, выкрикнув при этом:

– Спасайся! Беги за помощью!

В этом голосе было столько яростной власти и силы, что Миленко, не колеблясь, ударился всем телом в окно... ветхий переплет не выдержал, и он вылетел наружу, словно в воду.

– Стой! Стой! – закричали за стеной. Ударили беспорядочные выстрелы, но злобная ругань подсказала, что Миленко, пожалуй, удалось уйти.

От этой мысли Вук испытал такое облегчение, что ноги его подкосились, он сполз по стене да так и сел. Туман перед глазами сгущался, но он еще видел Георгия, которого сильнейшим ударом опрокинули навзничь; откуда-то выскочил Павелич и, вырвав из рук солдата ружье, выстрелил в лежащего на полу... И громче выстрела прозвучал его крик:

– На том свете будешь детей крестить, православный поп!

И больше Вук уже ничего не видел и не слышал.

* * *

Павелич долго подбирался к Георгию. Ненависть этого русского к венценосцам была общеизвестна, вражда к ним – непримирима. Орден и менее опасных врагов своих не оставлял в живых, так что Георгий давно был приговорен. Но привести приговор в исполнение оказалось непросто: как к нему подберешься, если он все время окружен гайдуками? А здесь, в избе Хрудашихи, сербы были по закону арестованы жандармами за то, что намеревались похитить католичку и ее ребенка, чтобы насильственно обратить их в православную веру. Смерть Георгия была представлена как случайная гибель в перестрелке.

В это же самое время в Савской Обале разыгралась своя трагедия, так что звать Миленко на помощь было некого, даже если бы он дошел до села. Но он был ранен и лежал без памяти в лесу, не зная, что жандармы, пришедшие в село арестовать гайдуков Георгия, были встречены таким яростным сопротивлением, что пришлось вызывать подмогу. Тихо войти в село не удалось: тревогу подняли собаки, которыми богата каждая сербская деревня, и это самые верные и надежные ее стражи. К гайдукам присоединились поселяне, и Павелич, позднее узнав об этом, был уязвлен до глубины души: он-то полагал, что его сладкие речи и проповеди сделали свое дело! Но нет: почуяв угрозу насильственной латинизации (среди жандармских мундиров мелькали монашеские рясы), сербы восстали как один.

У кого было ружье, тот стрелял. Однако ножи, серпы, косы, вилы были у всех, и этим-то оружием сербы встретили наступавших с трех сторон. А с четвертой была Сава... отступать некуда! Пока оставался боеприпас, стреляла единственная пушечка. Пушкарь Христо с позиций не ушел, даже когда кончились заряды, – умер, обхватив пушку руками, не в силах и по смерти расстаться со своей «вольеной грмльвиной» ^[45].

---

45 Любимой громницей (серб.).