Первобытный страх

Затем, словно давая понять, что ее все это мало интересует, зевнула и вновь уткнулась носом в журнал. Спасатели недоуменно переглянулись, а затем направились ко второй двери. Быстро вошли в кабинет Одинцова и… замерли на пороге с открытыми ртами и удивленным лицом. Пожалуй, если бы они увидели перед собой самого Дмитрия Яковлевича, удивления было бы меньше, но они увидели совсем не его, а связанную по рукам и ногам… Алевтину. Женщина сидела в кресле магната, за его столом, с заклеенным скотчем ртом. Прическа давно уже обвисла, макияж поплыл, да и взгляд был таким усталым и мученическим, какой бывает только у обделенных судьбой бомжей.

При виде мужчин из глаз Алевтины покатились слезы. Она оттолкнулась от пола ногой, заставив стул провернуться вокруг своей оси. Алька не любила, когда кто-то видел, как она плачет, и Ашот с Валентином это прекрасно знали. Так же, как и она, почувствовав себя в одно мгновение раздавленными, они не сразу сообразили броситься к Худяковой на помощь и развязать ее. Когда же все-таки сделали это, Алевтина раздраженно пнула ногой дорогой, красного дерева стол и со злостью выпалила:

— Гнилая собака. Да как он мог так обращаться со мной. Он у меня за это поплатится, и те два бугая тоже.

— Да что случилось-то? Как ты оказалась здесь? — друзья вопросительно уставились на Алевтину. — Ты разве не должна быть в кафе?

— А он разве не должен был не знать о том, что я там буду? — с раздражением переспросила женщина. — Этот урод и лицемер обманом заманил меня сюда, пока вы искали его офис в незнакомом городе. Сказал, что хочет показать мне, где делаются деньги. Я, дура, решила, что мы едем в казино, а когда допетрила, было уже поздно. Он просто дал своим людям приказ связать меня и усадить в кресло. Потом порвал на мне платье, оставил в приемной секретутку, а сам ушел, довольный-предовольный.

Валентин настороженно прислушался к происходящему в соседней комнате. Слишком уж все было не по правилам, не так, как должно было бы быть. Очевидно, что Одинцов что-то задумал. Может, он собирался вызвать ментов и обвинить спасателей в незаконном проникновении в его кабинет? Да уж, теперь все может быть.

— Он что-нибудь говорил? — спросил он у Алевтины. — Что-нибудь передавал?

— В том-то и дело, что нет, — выпалила разъяренная Алька, пинающая все, что попадало ей под руку. — Папку только какую-то забрал, и все.

— Значит, здесь ничего нет, и искать не имеет смысла. Уходим отсюда, и желательно по-быстрому.

— Не нравится мне что-то все это.

Ашот первым попятился к двери и, толкнув ее ногой, вышел в секретарскую. Прежней девушки на месте не оказалось. Мачколян метнулся в коридор, торопливо выглянул — ментов или охраны поблизости тоже не обнаружилось.

— Поговорим в машине, а теперь все в лифт, — скомандовал Валентин.

Они быстро перебежали через весь коридор, Грачев вызвал лифт, а пока тот поднимался, встревоженно озирался по сторонам. Наконец лифт прибыл, и они смогли загрузиться в него. Последним впихнул в кабину свою тучную фигуру Ашот. Двери стали закрываться, и в эту минуту Валентин увидел стоящую в конце коридора знакомую секретаршу, на лице которой играла лукавая улыбка, а в руке был зажат сотовый телефон. Ему не составило большого труда понять, что их просто разыграли.

Проделав ту же самую процедуру, что в прошлый раз осуществила дама и заставив лифт двигаться вниз, Валентин немного расслабился, решив, что теперь уже никакого подвоха ждать не следует. Их отпустили, видимо, надеясь на то, что подобное больше не повторится. Похоже, что этот Одинцов слишком высокого мнения о себе любимом и он не особенно-то их боится. Он чувствует себя матерой кошкой, играющей с несмышлеными мышами. А быть тупым грызуном Грачеву совершенно не хотелось.

* * *

Сразу после унизительного провала друзья отправились в гостиницу, где руководство сняло им номера на период поиска детей. По дороге Ашот купил себе пиво и, несмотря на то что вел машину, принялся заглатывать его прямо из горла. К нему не долго думая присоединилась и Алевтина. Воздержался только Грачев, так что к тому моменту, когда они оказались в номере, трезвые мысли проскальзывали только в его голове.

— Он опять откуда-то все узнал. Мне уже начинает это не нравиться, — негодовал Мачколян, рассекая комнату. — Такое ощущение, что на мне висит прослушивающее устройство и каждый шаг не проходит без внимания со стороны. Грач, ты меня слышишь? — Ашот окрикнул задумавшегося товарища. — Нашел время предаваться философии… Неужели в тебе не вскипает негодование? Ведь все, что мы делаем, летит коту под хвост. Этот мешок с деньгами над нами просто издевается, он хохочет во все горло, играя с нами, как тигр с котлетой. Мол, бойтесь, я всемогущий, как только захочу, заглочу вместе с…