Большая телега

— О да. Ложек на нашем веку было немало.

— Ну вот. А всю жизнь — это значит всю жизнь. С того дня, когда вас отняли от материнской груди. Эта ложка могла бы пригодиться новорожденному младенцу. Но не думаю, что найдутся родители, способные серьезно отнестись к моим словам. Так что надежды мало.

— Ясно, — вздохнул я. И вполне искренне добавил: — А жаль.

— У взрослых людей вроде нас с вами шансов на бессмертие немного, — заметил хозяин. — Общеизвестно, что самый верный способ — съесть философский камень, запивая его кровью мертвеца, замученного пытками.

— Даже так? — изумился я. — Где ж его взять-то, замученного пытками? В наши политкорректные времена?

— Вот я и говорю, у нас с вами совсем немного шансов на бессмертие, — кивнул он. — Но это не беда. На том свете тоже есть чем заняться.

Таким тоном обычно говорят о курортах — дескать, ничего из ряда вон выходящего, но о потраченных деньгах не жалею, возможно даже, еще раз съезжу, если не подвернется более привлекательный вариант.

Васька тем временем рыскала по лавке.

— А коты? — спросила она, указывая на стенд с разноцветными магнитами для холодильника. — От них какая польза?

— Тайны хранить умеете?

Моя дочь с энтузиазмом закивала и в очередной раз подпрыгнула, видимо, для пущей убедительности.

— Ну смотрите не проговоритесь. Магниты с котами продаются лучше всех прочих сувениров. Понятно почему, они обаятельные. Но имейте в виду, от этих мелких гадов никакой пользы, один ущерб хозяйству.

— Продукты подъедают? — догадалась Васька. Хозяин лавки скорбно кивнул.

— Никакого сладу с этим зверьем нет, — шепотом сообщил он. — Птицы, кроты и собаки тоже приворовывают. Но коты самые прожорливые. Девочки из музея выпросили у меня одного, повесили на общий холодильник для сотрудников. Потом стали рассказывать, что в этот холодильник иногда залезает мышь. Никто ее, разумеется, не видел, но следы зубов на салями — неоднократно. Я им посоветовал магнит убрать, а они подумали, я шучу. Ну, я, конечно, не стал настаивать.

— Ой да, это хуже всего, — сочувственно кивнула Васька. — В смысле, когда говоришь правду, а все думают, что шутишь. Или сочиняешь.

И с упреком поглядела на меня. Хотя времена, когда Василиса чуть ли не каждое утро рассказывала нам с Лялькой очередную историю о Сером Человечке, Чайной Даме и Кактусовом Лисе, якобы навещавшим ее по ночам, а я хвалил дочкино воображение и сулил ей карьеру великой сказочницы, давно миновали. Вроде бы.

— Пожалуй, самые полезные вещи в этой лавке — кружки, — сказал мне хозяин. — Они просто нейтрализуют действие любого яда. Ничего выдающегося, но в хозяйстве такая вещь всякому пригодится.

— Ну… — замялся я, — не сказал бы, что в моем окружении так уж много отравителей.

— Обычно мы справляемся без посторонней помощи, — усмехнулся он. И пояснил: — Кофеин, к примеру, тоже яд. И сахар не слишком полезен. Да что там, даже коровье молоко вопреки устоявшемуся мнению довольно вредный напиток. Но из моих кружек вы можете пить что заблагорассудится, не опасаясь последствий.

— О, — вежливо вздохнул я.

Ясно, конечно, что кудрявый продавец просто развлекается. А как было бы здорово, если бы вдруг оказалось, что он говорит правду! Я всю жизнь мечтал делать что заблагорассудится, не опасаясь последствий. Даже просто пить кофе с сахаром и сливками, не опасаясь последствий, — уже великое дело. Тем более кружки тут очень даже ничего. Я-то видывал и покруче — в одной неприметной лавке на Карловой улице, узкой и длинной, как коммунальный коридор. Но там работают хмурые украинские леди средних лет, они баек покупателям не рассказывают, так что пусть теперь локти кусают, не выдержали конкуренции. Возьму, пожалуй, кружку из светлой глины, с изображением толстой черепахи. Этот изгнанный из Оксфорда полиглот, конечно, врет, но чертовски убедительно, а самовнушение творит чудеса, так что я в любом случае только выиграю.

— А что у вас тут самое-самое чудесное? — требовательно спросила Васька. — Такое, чтобы — ну вообще! Раз — и все! И — ух! И — навсегда!

А ведь натурально впала в детство. Такой косноязычной моя дочь была лет до шести, а потом приохотилась к чтению и тут же стала говорить гладко, как по писаному.

— Непростой вопрос, — серьезно сказал хозяин лавки. — Надо подумать.

Залез под прилавок, погремел деревяшками и наконец появился снова, сияющий торжеством.