Большая телега

Вторую порцию эспрессо я пил медленно, растягивая удовольствие, курил, глазел по сторонам — какова она, курортная жизнь, частью которой я вот-вот стану?

Поначалу открывшаяся мне панорама курортной жизни почти не отличалась от небытия. Пляжники неподвижно лежали на песке, а те, кто забрался в море, флегматично покачивались на волнах, как разноцветные сухие листья, принесенные течением из неведомых краев. Посетители ресторана, разморенные жарой, едой и вином, развалились в плетеных креслах; молчание, слегка приправленное музыкой, настолько тихой, что я никак не мог разобрать мелодию, изредка нарушалось звяканьем соприкоснувшихся с тарелкой приборов да бульканьем жидкости, переливающейся из бутылки в стакан.

И всего двух женщин оказалось достаточно, чтобы разрушить эту дремотную идиллию. Они переступили порог, и мир изменился, сонное царство встрепенулось, как от поцелуя принца; только это был не румяный сказочный статист на белом коне, а старый, опытный, битый жизнью Принц Хаоса. Цокот их каблуков звучал как выстрелы неприятельских орудий, а резкий запах парфюмерии с успехом заменял слезоточивый газ. Впереди шествовала обладательница ярко-розового сарафана и тугих, отбеленных до мертвенной желтизны, залитых лаком локонов, слишком пышная, чтобы пройти между столами, не задевая их бедрами, и слишком много повидавшая на своем веку, чтобы смущаться из-за таких пустяков. Вторую женщину, одетую менее ярко, я толком не разглядел, но был уверен, она примерно такая же, с кем еще и дружить большим, шумным, потрепанным жизнью теткам, как не со своими точными копиями.

Теоретически, их появление должно было меня раздосадовать, но нынче благодушие мое не знало границ. Я, помню, даже обрадовался, когда подружки уселись за соседний стол — такие оживленные, энергичные, плотные, сочные, что казались внезапно появившимися в черно-белом фильме цветными персонажами, и за это я сейчас был готов простить им возмутительную неприхотливость, проявленную при выборе туалетной воды.

Устроившись за столом, блондинка тут же начала щебетать слегка приглушенным басом, который, надо понимать, был единственной доступной ей разновидностью шепота. Меня поджидал настоящий сюрприз: она говорила по-русски, вернее, на дикой смеси русского и украинского. Этот чудовищный суржик заменяет полноценный родной язык жителям сел, райцентров и окраин больших городов Восточной Украины и приводит в ужас как их западных соседей, так и мало-мальски грамотных носителей русского языка; я не исключение, мне одного фрикативного «г» за глаза достаточно, чтобы брезгливо сморщить нос.

Но услышав знакомую речь в итальянской провинции, настолько глухой, что о ее существовании не подозревает подавляющее большинство самих итальянцев, я был заинтригован. И вместо того, чтобы досадовать на постылое соседство, обратился в слух.

— 3 глузду я зйихала, колы согласылась тут робыты, — тараторила крашеная. — Роблю без выходных. Шестьсот еуро у недилю та жылье з пытанием. Ну що тоби казать, якэ жылье, такэ и пытание: спым у кимнате удвох з Галей, з утра кофэ з булкой — ось тоби и увэсь завтрак… Зато схудала на чотыри кыло, а як нэ схудать з такого жыття? Ну нехай, до вторныка видроблю и пойиду домой, в Фиренцу, там мне вже чогось шукають. Ничого, знайдуть, я бэз работы не залышусь…

Им принесли кофе, в разговоре наступила пауза — секунд на десять, не больше.

— …Сыночка вчора звоныв, — снова заговорила женщина. — Я пытаю: гроши в тэбэ щэ е? Ты чам чого ийш? А вин говорыть: мамо, у мэнэ ж кытайська дыета. А знаешь, що такэ кытайська дыета? Цэ ж одын рыс! Тильки його, проклятого, йист! Рыс та морепродукты. А яки там у ных морэпродукты, — презрительно добавила она. — Нэсвижи, морожэни… Ничого, ось вин в октябри сюды прийидэ, пойист… Я йому вже роботу шукаю. Нэ трэба йому дома сыдиты, Украина, говорють, щас пэрша в мыри по наркотыкам, а сыночка в мэнэ одын… Що скажешь, як воно получытся?

Внезапно воцарилась тишина; я думал, это просто короткая пауза, чтобы сделать глоток кофе, но шумная тетка умолкла надолго. Я даже обернулся поглядеть: что там у них случилось? И увидел, что крашеная блондинка нависла над столиком, молитвенно сложив у груди большие крестьянские руки, а ее молчаливая подружка раскладывает карты. Я только теперь ее более-менее разглядел: тоже не первой молодости, тоже блондинка, но, похоже, не крашеная, а натуральная, ну или просто парикмахерская у нее лучше, а краска дороже. И загар побледней, не то кожа светлая, не то бережется от солнца. И изумительной красоты глаза — зеленые, прозрачные, как молодая листва. Никогда таких не видел.